Но конечно, Наташа искренне надеялась, что Римма вот-вот вернется. А потому сообщение о смерти помощницы главбуха прозвучало для нее как гром с ясного неба.
Уже кончался октябрь, и ночью выпал первый снег. Посмотрев утром в окно гостиной, Наташа увидела белые пушистые крыши домов напротив и снег на деревьях, подчеркнутый черными линиями ветвей. На мостовой, конечно, ранние утренние машины уже размесили привычную питерскую грязь, но все равно это было начало зимы, издали донесся аромат Нового года…
Но когда в тот день Наташа пришла на службу, первой ей встретилась Нина, они буквально столкнулись в дверях, и секретарь мгновенно выпалила:
— Римма умерла вчера днем!
— Что?! — вскрикнула Наташа, не поверив собственным ушам. — Как умерла? Говорили же, что идет на поправку!
— Вот шла-шла, да вдруг… не туда свернула, — огорченно всплеснула руками Нина. — Вадимычу уже ночью позвонили родные, а он сразу мне сообщил, чтобы занялась похоронами и поминками. Так некстати, у меня сейчас работы невпроворот, ну, как-нибудь, да еще Ольга Ивановна обещала помочь, спасибо старушке, святой человек…
И Нина умчалась вдаль по коридору.
Наташа вошла в небольшую комнату бухгалтерии. Элизы Никаноровны, как ни странно, еще не было на рабочем месте. Наташа подумала, что главная, наверное, уже знает о смерти давней сотрудницы и подруги и задержалась именно поэтому… Конечно, как тут не расстроиться! Столько лет работали бок о бок и семьями дружили, а туг вдруг такое! Тем более, что Римма Геннадьевна была как минимум лет на десять моложе Элизы…
Тяжело вздохнув, Наташа включила свой компьютер и принялась за работу. «Так, сегодня у нас среда, а в пятницу сотрудникам будут платить жалованье за две недели, но с этим придется подождать до прихода главной». Если возникали какие-то изменения в ставках, Вадимыч сообщал об этом лично главной, а уж она передавала на расчет. А изменения случались нередко. Потому что Вадимыч очень любил поощрять сотрудников за хорошую работу и новые идеи. И это выражалось в премиях. Иной раз очень солидных.
Но вот, наконец, пришла Элиза Никаноровна, и глаза у нее были красными и распухшими, что совсем не удивило Наташу.
— Вот так-то, Наталья Игоревна, — сказала главная, тяжело опускаясь на свой стул. — Живет человек, живет, а потом раз — и нет его. Что теперь с ними всеми будет?…
— С кем? — осторожно спросила Наташа. Она совершенно ничего не знала о личной жизни Риммы Геннадьевны. У них в фирме не принято было обсуждать чужие дела.
— Ох… — Элиза махнула рукой, включила компьютер, но, видимо, ее душа была слишком переполнена, ей необходимо было высказаться, выплеснуть свои страхи. — Ты просто не представляешь, Наташенька… У Риммы муж — инвалид, давно уже не ходит, в коляске передвигается. Ему, судя по всему, недолго осталось… рассеянный склероз, страшная болезнь, совершенно не излечимая. И младшая дочь больна, она в детстве упала с качелей, повредила позвоночник, горбатенькая… да и вообще очень слабая и почти слепая. Но она хотя бы умница, сумела выучить английский, теперь понемножку занимается переводами… только она не может долго работать, зрение не позволяет. Так что ее заработок — сущие слезы, а не деньги. Они все на зарплату Риммы жили…
— Вы сказали — младшая, — тихонько сказала Наташа. — Есть, значит, и еще дети?
— Есть еще доченька, постарше, — кивнула Элиза Никаноровна. — Только о ней Римма никогда и говорить не могла спокойно.
— А… а что с ней не так?
Элиза Никаноровна покачала головой, ее глаза покраснели еще сильнее.
— Ох… Даже не знаю, как объяснить. В общем, Галя себя вообразила гениальной художницей, это у нее с детства… рисовать она совсем не умеет, уж ты мне поверь. Хотя, конечно, не в этом дело. Умудряются же люди сделать себе имя на пустом холсте… замазал краской — и вот тебе «Черный квадрат», как гениально! Но… но в ней действительно нет дара. Ни цвет она не чувствует, ни форму, ни линию… ничего! Я всему этому училась в юности, немножко разбираюсь. Она малюет каких-то идиотских человечков без лиц, знаешь, как фигурки из рассказа Конан Дойла, дети так рисуют… точка, точка, огуречик. А вокруг размазывает краску как попало — пейзаж. Цвет чудовищный, мне иногда кажется, что она тяжелый дальтоник. И постоянно умудряется приглашать крупных искусствоведов, показывает свои «картины». Ей все хором говорят, что это никуда не годится, а она заявляет, что все они дураки и гения оценить не способны. Вот так. И вечно вокруг нее такие же «гениальные» мужики вьются, деньгами-то ее Римма обеспечивала… вот они и поют ей хвалу за бутылку водки.