Вздохнув, Наташа бросила голубые гвоздики в корзину и принялась за работу, не заметив того, что три остальные сотрудницы бухгалтерии внимательно наблюдали за каждым ее жестом. Всем было интересно, чем закончится эта история. С одной стороны, женщины сочувствовали Наташе — девочка молодая и явно не в меру наивная, наверняка не устоит, в конце концов, перед опытным сердцеедом… а с другой — Петренко многим в фирме нравился, поскольку был действительно хорошим менеджером и работать с ним было легко и выгодно. А он, похоже, всерьез запал на эту зеленоглазую крошку… И тем вызывал сочувствие.
Но Наташу не интересовали чувства Петренко. Ее мучило совсем другое. Когда она узнала, что ее подруга ждет ребенка, она поняла, что тоже хочет маленького… так хочет, что готова ради него на все. И если ей не суждено иметь детей от Андрея, то почему бы не…
Мать-одиночка. Наташа так и этак вертела в уме эти слова, эту картину… Мать-одиночка. Целями днями на работе. Ребенок заброшен. Его воспитывают чужие люди в яслях, потом — в детском садике… Как они на него влияют? Что закладывают в крошечный слабый умишко? Что он там услышит, увидит, что отпечатается в его нежной душе? Она не сможет наблюдать за каждым его шагом, она вообще не увидит, как он растет, развивается… все это достанется посторонним, равнодушным, по сути, женщинам, получающим жалованье за свою работу… Тогда какой смысл рожать этого ребенка?
И все равно — так хочется…
Так хочется прижать к себе крошечное теплое тельце, услышать жалобный плач, увидеть ясные детские глазки, устремленные на лицо мамы… Мама… Какое сладкое слово! Лучшее слово в мире… вот только кого малыш назовет папой?
Когда Наташа вышла с работы, она и сама не заметила, как ноги понесли ее в центр, на Большую Конюшенную… и опомнилась лишь тогда, когда обнаружила, что стоит перед магазином напротив ДЛТ, на углу Волынского переулка. «Все для малышей и будущих мам»…
Наташа долго смотрела на розовую кружевную колыбельку, висевшую в витрине, — как уютно было бы в такой колыбельке ее маленькой дочурке… А игрушки! Каких только нет игрушек в этом магазине да и в любом другом! Наташа вспомнила своих жалких пластмассовых кукол со свалявшимися волосами. Она даже не могла сама сшить им платьица, потому что ей этого не позволяли. «Читай книжки, незачем заниматься всякими глупостями…» А ей так хотелось нарядить своих беглых подружек… Но постепенно она привыкла читать, потому что ей по-настоящему нечем больше было заняться. Нет, ее дочка будет иметь все. И будет играть так, как играни все маленькие девочки, и будет шить платьица куклам, если ей того захочется, и вязать им шапочки, если захочет, и вышивать, и варить обед в смешных маленьких кастрюльках… А если уродится умницей и пожелает сидеть над книжками или за компьютером — что ж, это будет ее собственный выбор. Наташа ничего не будет навязывать своим детям… никогда.
Тяжело вздохнув, Наташа побрела к метро.
Хватит мечтать. Пора домой.
Глава 37
Во вторник, за полчаса до обеденного перерыва, в бухгалтерию заглянул помощник главного менеджера Николай — молодой, веселый и энергичный парень.
— Наталья Игоревна, вас Петренко просит зайти. Там у него какая-то крутая старушенция, намерена дачу строить, интересуется спецификациями и примерной стоимостью материалов. Так что надо подсчитать. Бабка въедливая, но, похоже, реальная клиентка.
Наташа, молча, встала и, прихватив свой маленький калькулятор, отправилась в кабинет Петренко.
Там она и в самом деле увидела весьма колоритную «старушенцию». На голове бабки красовалась огромная соломенная шляпа-капор, точь-в-точь как у старухи Шапокляк, а в черную сумку, сплетенную из толстых шелковых шнуров, можно было без труда спрятать парочку крупных арбузов. Платье бабки тоже поражало воображение. Это было нечто темно-коричневое, абсолютно бесформенное, сплошь обвешанное широкими полосами черных шелковых кружев явно доисторического происхождения. Широкая юбка спадала на пол, ложилась волнами вокруг модного белого кресла, в которое погрузилась заказчица. Рукава платья, широкие и длинные, тоже заканчивались кружевными воланами, а из-под них выглядывали сухие ухоженные руки, унизанные огромными серебряными перстнями с разноцветными камнями. По два кольца на палец.
Наташа остановилась в дверях кабинета, разинув рот и вытаращив глаза. Петренко, сидевший перед низким журнальным столом напротив старухи, скосился на Наташу и предложил: