Сегодня Михаилу Комшанову тоже предстоит провести разведку и определить, не соединены ли снаряды между собой и не уходит ли от них еще один провод в глубину, туда, где запрятана взрывчатка. Ведь так кроме Комшанова упорно думают еще четыре сапера: ефрейтор Автандил Кохадзе, Анатолий Дубовиков, лучший водитель среди пиротехников, опытнейший Георгий Ефремов и молодой солдат Когут.
Для Когута такой мощный склад боеприпасов — первое настоящее боевое крещение. Он и волновался больше всех. Но поддержка товарищей, их спокойствие вселяли в него уверенность.
Комшанов с Ефремовым в карьере. Чуткие руки ощупывают проржавевший металл.
— Калибр больше ста пятидесяти миллиметров, вес полсотни килограммов, — уточняет Комшанов.
— Вес не страшен. Надо искать ловушку, — отзывается Георгий Ефремов.
— Что ж, давай снимать верхний слой грунта. — Михаил первым берется за черенок. Лопата врезается в мягкую землю. Работают поочередно. Саперы осмотрительны. Осторожность — их главное оружие. И вот — предупредительный выкрик:
— Металл!
Дальше уже — работа одними пальцами, ювелирная. Кончики пальцев нащупывают под снарядом тонкий проводок. Он убегает в землю. Там обнажается еще снаряд, за ним второй, третий… Фугас огромной мощности был направлен на город. Он состоял из инициирующего тротилового заряда, а в шашки, кроме того, были вставлены взрыватели нажимного действия с капсюлями-детонаторами. Вес только одного верхнего заряда составлял не менее шестнадцати килограммов.
Ефремов обезвредил взрыватели. Кажется, уже все. Саперы один за одним поднимают тяжелые снаряды, передают друг другу, относят в сторону… Но что это? Опять ловушка! Под верхним рядом снарядов — еще инициирующий заряд такой же мощности. Он тоже снабжен взрывателями нажимного действия. Они-то и представляют особую опасность: достаточно одному из снарядов сдвинуться, он надавит на капсюль-детонатор…
Еще осторожнее действует Георгий. Только бы не сместились снаряды! Ни на один сантиметр!
Наконец первый ряд снарядов удален. Все уходят в укрытие. Георгий Ефремов приступает к обезвреживанию заряда… Из шашки вынут последний взрыватель. Снимается второй ряд снарядов, третий. И опять команда:
— В укрытие!
Под третьим рядом снова обнаружены тротиловые шашки! Ефремова сменяет Комшанов. Теперь саперы окончательно убедились: противник тщательно подготовил очень сложный и опасный «сюрприз» из ста пятидесяти снарядов, взрыв которых по аппарели был направлен в сторону города и, если бы он осуществился, нанес бы городу огромный ущерб. Удар ковша экскаватора или неосторожное действие сапера могли привести к трагедии.
Когда из глубокого колодца был вынут последний снаряд, радио сообщило о снятии оцепления, о том, что люди могут спокойно трудиться.
Два дня сапера
Два дня. Расстояние между ними — двадцать лет. Первый оглушен последними залпами орудий в победном сорок пятом. Второй наполнен мирной тишиной…
Рядовой Майоров, семнадцатилетний паренек, спрыгнул в окоп, поправил ранцевый огнемет. Попытался выскочить, но над головой просвистела пуля.
— Айда! — крикнул рядовой Степанов. — Вперед, землячок!
Они действительно земляки. Оба из Московской области. Один из Волоколамска, второй — из Лотошинского района.
— Впере-е-д! — раскатисто раздается команда.
Рота пошла в атаку. И уж больше ничего не видел Николай Майоров. Ни апрельского солнца над головой, ни сосен со сбитыми верхушками. И не слышал солдат ни автоматной трескотни, ни глухих снарядных ударов. Он видел только редкие цепи бойцов да слышал их тяжелое дыхание.
Николай не помнил, сколько времени прошло с начала атаки. Казалось, недавно они сидели в окопе с рядовым Степановым, фронтовым дружком. Майоров, сняв шапку, поглаживал непокорные вьющиеся волосы, мечтательно смотрел в голубое небо. Солдаты говорили о скорой победе, о друзьях, которые навсегда остались лежать под вековыми соснами.
— Много врагов тут, в этой курляндский группировке, собралось. — Николай щурит голубые, как небо, глаза, посматривает на солнце. — До вечера не управиться.
— Шутишь, — отвечает Степанов, — тут не вечером пахнет. Только еще начинается…
— Это верно. Но управиться надо. Наши, считай, в Берлине, а мы тут замешкались. А «управишься» — это любимое словцо Карасева! — вспомнил Майоров, вздохнул.