А память, как будто издеваясь напоследок, услужливо подсказывала ему картинку за картинкой — из тех, которые он хотел бы напрочь забыть:
Осень сорок первого года… Дождь, грязь, вши… Старинное русское кладбище на самой окраине Ленинграда… Его танковый взвод поддерживает атаку батальона гренадёр… Чёрный русский «КВ» — только что с завода, ещё не крашенный… Беспомощные взрывы снарядов «окурка» «Pz.IV», на его броне… Удар в башню… Чудовищные фонтаны взрывов снарядов русской корабельной артиллерии… Огромная воронка, с рассыпавшимися в труху истлевшими гробами и костями их содержимого, на дне… Русские рабочие-ополченцы в чёрных ватниках, атакующие как безумные… «УРАААА!!!»… Блеск чёртовых штыков их винтовок… Липкий страх, заглушаемый колотившимся в руках "Maschinenpistole"… Мёртвые глаза его наводчика и друга Вальтера Вегмана, совсем не похожие на глаза «сверхчеловека»… Чудовищный коктейль из аромата свежевскопанной земли, вони сгоревшей взрывчатки, приторного тлена из развороченных могил, тошнотворного запаха свежей крови, человеческих внутренностей и их содержимого… Трупы, трупы, трупы… Фрагменты трупов… Летящая в него граната…
«БОЖЕ, ЗА ЧТО?!».
Зачем? За что? Зачем он жил, убивал и умирал тогда?
Зачем он уцелел в тот раз, отделавшись лишь десятком неопасных, осколочных ранений?!
КАКОЙ СМЫСЛ?!
— Боже… Почему, ты не позволил мне подохнуть там?!
Он не верил в Бога всю свою сознательную жизнь, исключая короткий период детства — но даже тогда, он не обращался к Всевышнему так искренне:
— БОЖЕ!!! Не делай мою прожитую жизнь такой бессмысленной! Разве, я у тебя слишком много прошу?!
Эрнст, из последних сил потянулся к телефону. Достал краешком пальцем и набрал номер спасательной службы — 112. Вызов… Зная, что ему уже не выкарабкаться, он инстинктивно заботился о том — о ком привык заботиться в последние годы:
— Помогите… Боже, моя дочь…
Сказал ли он это? Или, просто подумал? Как бы там не было, телефон вдруг засветился всеми цветами радуги. С дисплея, вспухла, налилась полнотой, оторвалась и полетела — как капля воды с листка дерева после дождя, только не вниз — а вверх, небольшая… Шаровая молния! Увеличившись до среднего размера спортивного мяча, она приблизилась к лицу Эрнста — как будто внимательно его рассматривая.
— Ты за мной? — скорее не произнёс, а подумал он, — ты дашь мне второй шанс?
В ответ, казалось — подмигнув разноцветным, переливающимся боком, шаровая молния — оглушительно треснув, взорвалась. Яркий свет, очень яркий свет — он никогда не думал прежде, что свет может быть таким ярким! Потом…
Веймарская Республика Германия, Бавария, город Мюнхен. Март 1928 года…
Фриц Юнгер, пятидесятипятилетний владелец мюнхенской забегаловки под претензионным названием «Бавария» — за которое фанаты одноимённого футбольного клуба непременно набили бы ему рожу, а его заведение сожгли (если бы уже существовали), с утра торчал на кухне и любезничал с кухаркой, облизываясь на её толстую задницу — когда влетевшая с улицы подавальщица пива заорала, как перепуганная:
— Kugelblitz! Kugelblitz (Шаровая молния! Шаровая молния)!
Тут, как бы в подтверждение её слов, сверху что-то конкретно хлопнуло — аж электролампочка на кухне заморгала, а затем погасла, перегорев…
Фриц взревел, как рассвирепевший андалузский бычара — получивший пару бандерилий в загривок:
— Что опять натворил этот контуженный ублюдок? — и, ломанулся наверх — в мансарду, где проживал его племянник Эрик — за живой и непоседливый характер, в самом раннем детства получивший такое прозвище.
— Nein, nein, Herr Jünger! Sie haben mich nicht verstanden! — прокричала ему вдогонку, уличная продавщица «настоящего баварского», — настоящая шаровая молния, влетела через открытое окно на ваш чердак!
Но, тот уже её не слышал…
От сына его брата Георга — Эрика, всегда были лишь одни проблемы! Хотя, Георг на образование сына денег не жалел и, учился тот достаточно хорошо в закрытой элитной школе — но постоянно как-нибудь, да чудил — чем, немало сократил своему папаше срок отведённый на этом свете. Например, как-то раз он убежал из дома в Африку — чтоб вступить во Французский иностранный легион (это надо же было до такого додуматься!) и, его еле-еле успели поймать уже на пароходе в Гамбурге. Повзрослев, Эрик активно участвовал в движении недовольной молодёжи «Vanderfogel» и имел «небольшие» проблемы с властями. Перед самой войной, он чуть не бросил Гейдельбергский университет — когда ему взбрендило участвовать в экспедиции на Килиманджаро.