Да и у Серьезного была своя работа. Внутреннему хаосу было отведено свое место, а работе – свое. Вот только теперь поиски исчезнувшего смеха стали занимать и рабочее время. Это давалось с большим трудом – поди еще поищи там повод для смеха. Попытки развеселить себя он начал со служебной машины, но у водителя отвисла челюсть и так округлились глаза, что смех был погублен в самом зародыше. Водитель, одетый как Майкл Джексон, его «вау, вот дерьмо», повсеместное потребительство, пробивающиеся сквозь смог всхлипы солнца, под которым раскинулся хамоватый город, потерявший свой цвет от пыли, ржавчины и птичьего помета; пошлые торговые центры, все продается и все покупается, даже вода, ее продает девочка, которая стучит в его окно, она занимается этим вместо того, чтобы ходить в школу, и, одетая в лохмотья, исполняет киношные номера между машинами; образованные девицы переходят улицу, и их мозги еще короче, чем их юбки и платья, а если спросишь что-нибудь у любого встречного-поперечного на любом индийском языке, он ответит на английском, да еще и на ломаном, вывески на хинди – и те с ошибками, а о вывесках на английском вообще лучше промолчать, и к моменту, когда Серьезный сын добирается до офиса, его настроение совершенно испорчено, но лицо по-прежнему хочет смеяться.
Лицо делает попытки при любом удобном случае, а сердце хочет унять раздражение. То, что раньше он говорил с отвращением, теперь силится сказать с улыбкой. Например, если коллеги куда-то делись во время выступления главного гостя, а на коктейльной вечеринке была стопроцентная явка, если секретарь принес пиццу по-гуджаратски, то есть посыпанную сахаром, если известный производитель мороженого с гордостью назвал свою новинку «Джек-Потрошитель», а работник столовой с гордостью назвал своего сына Лалу Гитлер. Они не были такими уж необразованными, но почему-то так получалось. Спросишь: «Ганди?», в ответ – «Санджай». Скажешь: «Устад Амир Хан», а все подумают об Амире Хане из фильма «Приговор». Эти каждодневные эпизоды уничтожали смех и делали лицо Серьезного сына серьезным, но теперь он пытался смыть с себя серьезность и залепить ее смехом. Однако почему-то никто не мог облегчить его страдания и не принимал оскаленные зубы, распахнутые челюсти и булькающие лопающиеся пузыри за смех. Кто-то убегал, кто-то в ужасе смотрел, а кто-то игнорировал. Губы так и застыли в бесконечных попытках, а в глазах росло отчаяние.
Именно этот сын стал называть маму «ма», ведь если Сиддхартх – это Сид, Пушпеш – Пуш, Шатрунджай – Шат, то почему «ма» превращается в «мам»! Тогда-то она стала догадываться, что ее малыша одолевают тревоги. «Он беспокоится обо мне», – знала она. С детства он не мог терпеть патриархальный уклад их дома. Когда сын собирался выходить в офис, она бежала к нему и в надежде приободрить закидывала в рот свежее ладду из кунжута, амаранта, гороховой муки или бунди со словами:
– Отдохни немного, не кори себя за ошибки других. Я в полном порядке, мое сокровище. Если у тебя все хорошо, то и у меня хорошо. Остальное не имеет значения.
Перед уходом сын на мгновенье кладет голову на плечо матери, но глаза полны отчаяния, а смех так и не возвращается.
Он стал еще более серьезным, чем раньше, и волновался, как тревожная мать, но его мать, она же Невестка, пока не замечала ничего, кроме этих поверхностных изменений. Она не видела, как ее младший сын в ужасе встает, идет к раковине умыться, смотрит на себя в зеркало, пыхтит, сопит, разбрызгивает пену, хочет рассмеяться – и не может, а когда сталкивается с кем-то лицом к лицу, его плоть и мышцы начинают плясать от икоты, а кости – исполнять киртан.
Но до каких пор глаза матери могут оставаться закрытыми? Однажды она наблюдала, как, вместо того чтобы нахмурить брови и сурово выругать местных мальчишек, поднявших шум во время крикета: «Что за похабщину вы несете? Подцепили несколько слов и думаете, что знаете английский? Сперва выучите свой язык, а потом любой другой, если захотите, – только так вы сможете дышать по-настоящему, а иначе задохнетесь и будете хрипеть от удушья, клоуны! Валите играть в другое место и не шумите», он поднял подкатившийся холщовый мячик, бросил его обратно и, странно прогоготав «хороший удар!», нелепо скривил лицо. Мать была рядом в этот момент, так как потянула что-то на йоге и вышла из дома вместе с сыном, чтобы сходить на физиотерапию. Мальчишки были увлечены игрой, а вот она вздрогнула и стала с этого момента наблюдать за сыном.