— Чем же я могу тебе помочь? Что я должен сделать?
— Надеюсь, он пригласил тебя на ужин, чтобы поговорить по душам и поверить тебе какую-то тайну. Если это так, то ты мог бы потом рассказать мне, в чем дело, потому что неопределенность терзает меня.
Тамако вглядывалась в его лицо, бледная и напряженная, но Акитада с сомнением покачал головой:
— Если он отказался чем-то поделиться с тобой, то вряд ли откроется мне, а если и откроется, то скорее всего попросит меня сохранить этот разговор в тайне.
— Ну до чего же невыносимы мужчины! — возмутилась Тамако, вскочив на ноги. — Пойми, даже если отец ничего не скажет, ты все равно заметишь что-нибудь или выудишь из него. А если он возьмет с тебя слово хранить тайну, ты что-нибудь придумаешь, выкрутишься! Если, конечно, ты мне друг!
Не на шутку встревоженный, Акитада тоже поднялся. Взяв Тамако за руки, он посмотрел в ее милое напряженное личико.
— Имей терпение, сестричка. Конечно, я сделаю все, чтобы помочь твоему отцу.
Их взгляды встретились, и ему показалось, будто он тонет в ее глазах. Внезапно зардевшись, Тамако отдернула руки и отвернулась.
— Да, разумеется. Прости меня. Я знаю, что тебе можно верить. Сейчас я должна распорядиться насчет ужина, а тебя ждет отец. — Она учтиво поклонилась и торопливо пошла прочь.
Акитада смотрел вслед девушке, пока ее изящная фигурка не скрылась за поворотом тропинки. Эта встреча привела его в состояние растерянности и тревоги. Он медленно побрел к дому.
Профессор принял его тепло и радушно в своем кабинете, находившемся в отдельном домике, сплошь заваленном свитками. С узенькой веранды открывался вид на бамбуковую рощицу и живописный сад камней с извилистыми гравийными дорожками. Эта комната, где Акитада когда-то провел столько часов в усердных занятиях с профессором, была ему роднее и ближе собственного дома, и все здесь по-прежнему осталось на своих местах. Зато ее добрый хозяин, ставший Акитаде вторым отцом, разительно изменился: постарел и сильно сдал.
— Мой милый мальчик, — начал Хирата, когда они обменялись приветствиями и сели, — прости, что вызвал тебя так неожиданно и оторвал от важных дел.
— Я очень рад вашему приглашению. Я всегда любил этот дом и соскучился по Тамако. Она теперь такая взрослая и настоящая красавица.
— Да. Я вижу, вы уже поговорили. — Хирата вздохнул, и Акитада снова обратил внимание на его усталый вид.
Профессор всегда был жилистым и сухопарым; длинный нос и тоненькая бородка клинышком лишь подчеркивали сильно выступающие скулы, но сегодня он казался почти совсем седым, и две глубокие складки залегли по обе стороны рта.
— Боюсь, я был слишком резок с бедняжкой, — сказал Хирата. — Но не мог же я позволить себе навалить на ее плечи такую тяжесть. Видишь ли, я и сам, похоже, не способен тут разобраться, поэтому, помня о нашей дружбе, пригласил тебя, чтобы спросить твоего совета.
— Вы оказываете мне большую честь своим доверием.
— Тогда слушай. Я расскажу, что произошло. Ты, наверное, помнишь, что раз в месяц по вечерам мы собираемся для молитв в храме Конфуция? Все преподаватели университета одеваются по этому случаю торжественно. Днем, во время занятий и лекций, наши парадные костюмы висят на крючках в передней, и мы облачаемся в них только перед началом церемонии. Помнишь комнату, о которой я говорю? — Акитада кивнул. — В тот вечер меня задержал один студент, и я очень спешил, поэтому, почти не глядя, накинул на себя парадное кимоно и присоединился к церемонии. В середине службы я почувствовал у себя в рукаве что-то шуршащее, пощупал и нашел за отворотом бумажку. В темноте я не мог прочесть ее, поэтому принес с собой домой.
Хирата встал и подошел к одной из полок. Из лакированной шкатулки он извлек узенький листок бумаги и дрожащей рукой передал его Акитаде.
Тот разгладил скомканную бумажку. На ней красивым, но ничем не примечательным почерком было написано следующее: «Пока люди вроде тебя берут от жизни все, другие не знают, чем наполнить пустой живот. Если хочешь сохранить свою вину в тайне, плати долги! Предлагаю начать с тысячи».
Акитада взглянул на профессора:
— Насколько я понимаю, кто-то из ваших коллег стал жертвой шантажа.
— Спасибо, мальчик мой. — Хирата неловко улыбнулся, явно нервничая. — Да. Только к этому заключению мне и удалось прийти. Боюсь, один из преподавателей совершил серьезный… проступок, а кто-то другой вымогает у него деньги в обмен на молчание. Мало того, что двое моих коллег, как оказалось, не соответствуют высоким моральным принципам, кои нам всем надлежит внушать нашим студентам. Ужас еще и в том, что это дело может получить огласку. Наш университет теперь в опасности.
— Вы удивляете меня.
Хирата нервно поерзал.
— Да. Мы уже и так теряем студентов, многие переводятся в частные заведения, и нам сильно урезали фонды. Любой скандал чреват закрытием университета. — Он посмотрел на свои крепко стиснутые руки и тяжело вздохнул. — С того самого момента я постоянно думаю о том, как выйти из этого положения. Теперь я возлагаю все надежды на тебя. Ты всегда легко справлялся со сложными задачами. Если бы тебе удалось выявить шантажиста и его жертву, я разобрался бы в этом деле, и репутация университета не пострадала бы.
— Полагаю, вы преувеличиваете мои скромные способности. — Акитада разложил листок перед собой. — Вам не знаком этот почерк? — Хирата покачал головой. — Я так и понял. Почерк и впрямь не примечательный. И все же эту записку не назовешь каракулями безграмотного. Сразу видно, что автор образован. Мог ли студент написать такое?
— Трудно сказать. Студенты никогда не заходят в это помещение. А насчет почерка ты прав, он действительно ничем не примечателен. Только ведь его могли и подделать.
— Да. Хм-м… Для человека среднего достатка тысяча — большая сумма, а ведь предполагается, что это только первая выплата. Какое бы должностное преступление ни совершил этот человек, оно должно быть довольно серьезным, если стоит ему таких денег. Кто из ваших коллег способен заплатить столько?
Профессор задумался.
— Понятия не имею. Знаю только, что сам с трудом достал бы такую сумму.
— А что вы уже предприняли?
— Да почти ничего. Не мог же я спрашивать всех подряд, не подвергались ли они шантажу. — Хирата провел рукой по изборожденному морщинами лицу. — Как это все ужасно! Я ловлю себя на том, что смотрю теперь на своих коллег с подозрением и каждый день жду чего-то страшного. Когда же растерянность моя дошла до предела, я вспомнил о тебе. Видишь ли, я знаю этих людей слишком давно, и мне трудно судить о них непредвзято. А ты, как человек посторонний, возможно, составишь о них свежее мнение.
— Но не могу же я ни с того ни с сего начать слоняться по университету, приставая к людям с бесцельными вопросами.
— Нет-нет! Мы могли бы поступить иначе. Разумеется, ты не можешь просто так тратить на это время. У нас есть свободная ставка помощника профессора права. Она появилась три месяца назад и пока пустует. Все сложится очень удачно — ты станешь моим помощником, и мы сможем регулярно общаться, ни у кого не вызывая подозрений. Скажи, мог бы ты взять у себя на работе короткий отпуск и поступить к нам приходящим лектором? Конечно, не бесплатно.
Акитаде вспомнилось его министерское рабочее место с горами пыльных свитков и кислым лицом его непосредственного начальника министра Соги. А тут представляется возможность удрать от ненавистных архивов, и не просто удрать, а попытаться разгадать какую-то таинственную историю, получив к тому же за это вознаграждение.
— Да, — сказал он. — Смог бы. Только с условием, что министр даст разрешение.
Усталое лицо Хираты просияло.
— Это я почти готов гарантировать. Ох, мой милый мальчик, ты не представляешь, какое я испытал облегчение! Ведь я окончательно зашел в тупик и совсем не знал, что делать. Если мы пресечем этот шантаж, университет худо-бедно еще выпустит несколько поколений.