Да нет вроде бы. Я думала, что ты что-нибудь услышал. А он на сказки перешел.
Нет, ничего не слышал. Значит, сказочки рассказывает? «Король был стар и глуп. И когда он наконец умер, во всех соборах служили благодарственный молебен».
Вот именно,— рассмеялась я.— Хороша сказка.
— Не сказка,— возразил мой приятель. — Кусочек истории из эпохи «короля-солнца» Людовика XIV. Но я к тебе заглянул по другой причине.
Оказалось, Костя от нас уходит! Уезжает. И не куда-нибудь — на учебу. В Москву — в Военно-юридическую академию. Подумать только!.. Я не могла не радоваться за товарища. Но поздравила довольно кисло: мне стало нестерпимо грустно. Мало того, что капитан Перовский отличный парень. Он тут единственный свидетель моего незабываемого, неприкосновенного прошлого. Он знал дорогих мне людей: доктора Веру, комиссара Юртаева, Димку-комсорга. И знал капитана Федоренко... Я едва не плакала. Но и у Кости глаза были грустными. Неужели не рад? Контрразведчик точно прочитал мои мысли.
Я не говорю, что не рад. Но, знаешь, как-то оно не ко времени. Чувство такое, вроде бы в чем-то виноват, или что-то недоделал очень важное, или потерял кого-то очень дорогого. Понимаешь? К людям привык, прижился. Не с полком — с родным домом прощаюсь. И навсегда, конечно. Пока учусь, довоюете. Чижик, обидно: отступали — был на фронте, стали побеждать— отправляйся в тыл...
Так откажись!
Увы. Не в моей власти. Сама знаешь, приказ есть приказ.
Да. «Бефель ист бефель», как сказал бы наш комбат. — Боясь расплакаться, я не глядела на Костю. А он вдруг на глазах повеселел.
Нет, ты только подумай, дорогая девчонка,— и голос контрразведчика стал совсем другим,— разве не чудо? Идет война. Еще далеко не конец. А армия готовит кадры высоких звеньев! И не только офицеров-строевиков. Понимаешь, кадры для будущего! С большим прицелом, разного профиля. Я уж не говорю о курсах и училищах — академии переполнены. Понимаешь?
А я, Костя, думаю, что после этой войны не будут больше люди воевать. Мир устал от крови.
Это, Чижик, вопрос... ой-ё-ёй. Вот возьми наших союзников. Кажется, все ясно, чего бы тянуть резину. Но... второго-то фронта, давным-давно обещанного, нет! А что по ленд-лизу творят: дерьмо норовят всучить! Конвоем корабли «по забывчивости» не обеспечива ют.
Костя, мне очень грустно. Ладно, не поминай лихом. Кто же на твое место?
Некто капитан Пищев. Не расспрашивай, я его не знаю. Да тебе-то, собственно, какое до этого дело? С Вахновым все благополучно. И есть реальная надежда, что парень не подведет. А остальное... вряд ли тебе придется иметь дело с новым оперуполномоченным. Ну, прощай, малышка. Храни тебя судьба. Я напишу. Поцелуемся по-христиански?
Нет. А то заплачу. Иди. — Я отвернулась. Костя бесшумно закрыл за собою дверь. Вот и все.
— Вставайте! Да вставайте же наконец! — Сквозь вязкий и какой-то томительный сон я чувствовала, как меня довольно бесцеремонно будили Рита и, Соловей. Трясли за плечи и, кажется, нахалы, даже за ногу дергали. Мне удалось наконец разлепить один глаз. Ритка взвизгнула:
Киев взяли!
Че-го?! —Я открыла второй глаз.
Киев взяли! Ки-ев взяли! Ки-ев... —Девчонка подпрыгивала, как резиновый тугой мячик.
Когда?
Рита вытащила из кармана ватника листок бумаги:
Слушайте. Я записала. Только что передали. «...Войсками Первого Украинского фронта б ноября освобождена столица УССР — город Киев...» Дальше... неинтересно. Ур-ра!
Ура! — тоже завопила я, окончательно проснувшись. — Соловей, подай автомат. Айда салютовать.
Как бы товарищ комбат не осерчали. Не любят они зряшней пальбы. — Соловья всегда не вовремя клюет петух сомнения.
Пусть меня хоть повесят, но... Ура!
На улице было шумно и весело. Солдатский люд из всех видов стрелкового оружия самозабвенно палил в сторону нейтралки. Солдаты и офицеры всего батальона стреляли залпами и вразнобой, обнимались и целовались. На меня налетел комбат и сгреб в охапку. Рот — до ушей, глаза — бесовские. Вместо «здравствуй»:
— Ура войскам Первого Украинского! — Фому буквально распирала радость, которую немедленно надо было на кого-то излить, иначе разорвет человека изнутри. Комбат подхватил под локти стоящую к нему спиной Риту и легко вскинул девчонку себе на плечо. Высоко вздымая ноги, как строевой конь, загарцевал на месте:
. Мы красная кавалерия, и про нас...
Ритке хоть бы что, руками размахивает.
Былинникп речистые ведут рассказ.
Ровно через час от моего праздничного настроения и следа не осталось. Ко мне заявилась делегация: выборные от всех трех взводов — три человека во главе с Вахновым. Они пришли просить «помилования» Воробьеву, которого я уже условно простила, не объявляя своего решения солдатам. Ну не «сарафанное» ли радио? Командир не успел еще решить — и вот тебе на, защитники!.. Сами ли додумались, Воробьев ли упросил, Кузнецов ли надоумил, опасаясь, что я все-таки дам ход делу,—не знаю. Но реакция крайне нежелательная. Черт знает что такое.