Над лагерем волонтеров висело тяжелое молчание, только шум монотонной работы, сдержанные обрывки фразы и посеревшие от увиденного лица. Дим стянул с себя грязную майку, насквозь пропитанную потом, обтер лицо и, воткнув лопату в жирную лесную почву, присел рядом. Тяжело. Физически и морально тяжело было хоронить заново уже однажды погребенные тела. Горькая, злая, молчаливая неудовлетворенность топила его разум и рвала сердце. Он, несостоявшийся историк, вдруг обрел личное, глубокое понимание той истории, которая раньше была лишь датами, географией и фактами. Тоскливая беспомощность перед случившимся когда-то очень давно заставляла скручиваться его душу в конвульсиях боли, и она оплакивала, утешала и обещала помнить о тех, кого смолола в своих жерновах война.
Так нельзя. Нельзя. Сейчас в душе Дима четкой, острой разделительной чертой проходила граница доброго и злого. Его выбор становился глубоким личным постулатом, который отметал сомнения и вопросы, отметал полутона, навсегда хоронил сомнения о том, какой же он – Дим. «По-разному» теперь не получится.
Раскурив сигарету, он бездумно крошил землю в загрубевших ладонях. И вдруг, разминая очередное переплетение корешков, нащупал металлический завиток. Откинув сигарету, он распотрошил комок – на его ладони оказалось зернышко прозрачного камня, взятое в оправу из потемневшего металла.
– Нот! – оглянулся Дим в поисках напарника. – Нот?
Дим крепко сжал в кулаке находку. Она будто пульсировала, и от этого становилось страшно. Он поднялся и неторопливо обошел лагерь в поисках парня, но его нигде не было.
– Он у реки, – махнула ему одна из девушек, занимавшихся стряпней, когда Дим крутился около палатки и соображал, куда же мог деться его наставник.
Дим, кивнув, отправился в указанном направлении. Спустившись ниже, туда, где река мелела и выходила на песчаную отмель, Дим увидел парня. Стянув джинсы, он подошел к Ноту, который плескал на обгоревшие на солнце плечи прохладную воду.
– Я нашел, – он протянул раскрытую ладонь, на которой поблескивал камушек.
Нот молча взял вещицу в руки и сжал в кулаке, замер, прислушиваясь. Потом, кивнув, отдал ее Диму.
– Нашел. Очень мощная вещь.
– Что дальше?
– Покажешь профессору, она посмотрит, а пока не потеряй и не показывай никому.
Развернувшись, Нот вышел из воды. С того самого утра он старался держаться от Дима подальше и даже ночевать не приходил, засиживаясь до глубокой ночи у костра, а потом исчезая в чьей-то чужой палатке. Дим молчал. Злился. Не понимал, что делать. Нужно ли что-то делать? Можно ли? И только хмуро выцеливал Нота взглядом на протяжении всего дня.
За спиной раздался тихий плеск, и тут же почти над самым ухом зазвенел смех. Дим дернулся. Уже несколько дней в придавленном тяжелой атмосферой лагере не звучал ничей смех. Он резко оглянулся и увидел незнакомого парня. Дим интуитивно попятился, Нот же, сорвавшись, вклинился между Димом и наступающим чужаком.
– Что тебе нужно? – злобно почти пролаял Нот, оттесняя Дима к берегу и тут же бросил через плечо: – Иди в лагерь.
Парень застыл, рассеянно разгоняя небольшие волны руками.
– Не мути воду, – рявкнул Нот, медленно отступая к берегу.
– Приказываешь мне? – задрав голову, захохотал парень.
Дима передернуло. Этот звонкий заливистый смех был нечеловеческим. Он сильнее сжал свою находку и вдруг увидел: словно туман осаживался вокруг парня и уходил в воду, стягивая за собой личину, делая кожу того молочно-белой с легким серебристым рисунком будто сетка… или чешуя. Увидел, как лицо немного вытягивается, глаза становятся больше, губы тоньше и жестче, а нос теряет свои очертания. Волосы, стянутые в косу, вырастают уже гребнем. Дим ошарашенно задохнулся воздухом.
– Ай да разглядел, – веселился парень, обнажая острые мелкие зубы. – Не бойся, – протянул он руку к Диму. – Не бойся, я не обижу.
Вокруг Дима разливался ласковый голос, и того потянуло, хотелось шагнуть навстречу, рассмотреть, потрогать. Провести пальцами по этой чешуе.
Он уже почти шагнул, когда Нот хлестнул по воде залпом огня, оттолкнул Дима к берегу и сам выбрался из реки, утягивая Дима дальше к лесу. Парень же, плеснув в ответ водой, исчез, будто и не было.
– Кто это? – Дим непроизвольно дернулся в сторону реки.
– Водник. Он твой амулет почувствовал. Забрать решил. Держись теперь от воды подальше.
– Первый раз вижу русалку, – Дим все еще топтался, оглядываясь на безмятежно ровную гладь воды и жалея, что не смог рассмотреть поближе.
– И лучше бы последний, – хмурый Нот собирал их одежду. – В воде ты с ними не справишься, на суше их не бывает. Хорошо, что заканчиваем. Сегодня переночуем, а завтра уедем.
– Но мы не успеем до конца дня…
– Так надо. Мы достаточно сделали, – отрезал Нот и подтолкнул Дима в сторону лагеря. – К реке даже не подходи.
Дим зло прищурился, резкие слова заклокотали в горле, но, бросив взгляд на ладони Нота, покрасневшие от выпущенного по воднику залпа, осекся.
Вечером Дим всухомятку сжевал нарубленные бутерброды и даже не стал дожидаться кипящей на огне каши, уполз в палатку. Зарывшись в спальный мешок по самый нос, он провалился в глубокий сон. Сон был холодный, наполненный непроницаемой черной гладью воды и серебристым смехом, отражающимся от ее поверхности и скачущим словно мячик. Проснулся он от жажды. По пологу палатки настойчиво барабанил дождь, разрываясь залпами грома. Дим выпутался из жаркого нутра спальника и перетряхнул сумку в поисках воды. Чертыхнувшись, он откинул полог палатки, подставляя под дождь ладони. Обтерев лицо дождевой водой, накинул на себя тонкий целлофан дождевика, выбрался наружу. Окинул подтопленный небесными хлябями лагерь и отправился на поиск питьевой воды. Перевернув чайник, вылил в кружку только заварочную муть. Совсем недалеко от лагеря бил родник, Дим, подхватив чайник, отправился к нему. Вода в роднике пенилась и поднималась мутью. Дим в очередной раз чертыхнулся. Да что ж это такое? Абсурд какой-то – вода есть и воды как бы нет.