Птах усмехнулся, собрав морщинки по уголкам рта, и покачал головой. Слегка ссутуленные плечи, сомкнутые руки и аккуратные движения наполнили обстановку тревожностью и грустью.
— Но откуда здесь такое количество обрывков? — спросила Аня, осматривая пол, усеянный дорожками из клочков знакомого цвета. — Запах ещё забивает мысли. Странный, похожий на что-то сгоревшее, но не совсем то. Откуда он?
— Это правильный вопрос, — совсем бесцветно произнес Птах. — Посмотри за тумбой.
Он опустил взгляд и застыл.
— Боже мой! — выдохнула Анна, зажав ладонью рот через пару шагов и секунд.
Колени девушки подогнулись, тело сжалось, ноги ослабели на мгновение. Костюм тут же принял нагрузку, а к нервной подключилась внешняя система. Взяв себя в руки, Аня взглядом обратилась к молодому человеку. Сеть поддерживала её, но хотелось рассчитывать и на участие спутника, который только освободился от оцепенения.
— Ты же не думаешь, что это я? — сказал Птах, обходя тело. — Да, высохший труп обгорел, но тканей осталось немного. Обрывки вокруг целы, но я бы не на это обратил внимание. Со смерти этого человека прошло много лет, а сожгли труп недавно, расположив так намеренно. Местные жители недавно обнаружили постановку, которая включилась при приближении.
— Музыка и свет могут привлечь их сюда и сейчас, — девушка остановилась, увидев покачивания головы собеседника.
— Да, но предлагаю не думать об этом, — согласился мужчина. — Посмотри на ситуацию с точки зрения представления. Как бы это ни звучало.
— Во-первых, у нас есть труп, — Аня наклонилась над останками. — Если воссоздать картину, то ясно — смерть наступила давно. Почему? В сухом воздухе чистого помещения труп оставался целым достаточно долго. А потом его сожгли — тоже ясно. Возможно, он сам пришёл сюда и вокруг остались приготовленные им вещи: музыка, рекламные брошюры, раскиданная одежда, расставленные статуэтки и картины, покрытые пылью. Он что-то пытался сказать после своей смерти.
— А к его сообщению добавили некоторый смысл, — поддержал Птах. — Чтобы мы увидели всю тщетность усилий. Бесчувственность судьбы и ничтожность человека в безысходном положении. Вместо сердца у него — пламенный мотор. Посмотри сама, эта деталь уцелела, в отличии от тканей. Нам это показали, сожжением лишнего и человечного.
— Значит с этим рудиментарным последствием лечения, он не мог улететь, — догадалась девушка. — Раньше такое дешёвое лечение исключало перемещение. Что сделало его заложником ситуации. А нас подвели за ручку к факту.
— Да, — согласился Птах. — Прибавить вещи, одежду и украшения вокруг, автоматы со светом и музыкой. Думаю, что в рамках были напечатанные фотографии. Обгоревшие остатки и осколки стекла разбросаны, хрустят под ногами. Думаю, ими его подожгли.
— А он ждал здесь возвращения тех, кто ушёл — сказала Аня.
— Семью, друзей или любимого человека, потомков, — отозвался Птах. — Напрасно. Возможно, но не так важно для истории. Вокруг остались украшения, картины и скульптуры. Всё красивое, что нашлось. Маленькая грустная сценка или сказка.
— Которую нам рассказали и к которой привели. Зачем? Скорее всего, мы — выбранные цели.
Девушка сделала паузу, ещё раз осмотрела тёмное тело, обугленные части и покрытые сажей кости. Шумно вздохнула и добавила:
— Тогда новые поиски ничего не дадут. Нужно быстрее возвращаться. Мой дом, как и остальные хижины хранителей лесов, защищены. Нужно время, чтобы стены с системой целиком перестроились. Если поторопимся, будем в безопасности уже к завтрашней ночи.
— Поспешим подготовиться к гостям, — согласился и закивал Птах.
Пока костюмы перестраивались на бег, мужчина потёр виски. Он помотал головой, пересобрал выводы вместе сетью, шумно выдохнул и улыбнулся. Продолжил говорить уже на бегу:
— Интересно. Не знаю, как ты, но для меня будущее — сплошная интрига. Трактовок увиденного найдётся множество. Слишком много возможных сценариев. Не вижу смысла гадать. Честно, не ожидал таких загадок. Словно попал за пределы привычного и оказался в темноте. Всё не то, чем кажется. Никак не отделаться от странного чувства.
Шредер издавал мерный гул. Шум менялся только от количества поглощаемых бумаг и плотности самих листов. Анна уже научилась не доводить аппарат до застревания и не доходить до необходимости чистки руками. Страницы отсчитывались машинально, гул оставался равномерным, наряду с подавляемым раздражением. Очередной рабочий документ подлежал конфиденциальному уничтожению. Проект закрылся, за выполненную часть заплатили. Архивы уже сохранили, а вот документы с выведенным оформлением остались не у дел. Послевкусие уничтожения ненужных собственных часов работы только нарастала. В жёлтом освещении вечернего офиса никчёмность особенно наваливалась. Привкусом бумажной пыли на языке, с сухой кожей рук в придачу.