Тем временем герр Ленау костяным ножичком вскрыл конверт. Вынув из жилетного кармашка монокль, тщательно протер его куском замши, вставил в правый глаз… вот-вот, с необъяснимым злорадством подумал Осип, только монокля этого и недоставало герру Ленау, чтобы уж окончательно сразить незваного посетителя, в коем за версту виден неистребимый плебей, своим родовым, многими предками взлелеянным аристократизмом. Что ж, почти успокоился Осип, пусть так, жаль только впустую потраченного времени… хорошо хоть извозчика не отпустил.
Пробежав записку, герр Ленау спрятал монокль в жилетку и лишь после этого поднял глаза.
Перед Осипом был сейчас другой, совсем другой человек! Просто фантастическое преображение — при всем том, что он даже не улыбнулся… Было такое ощущение, что человек неуловимо, как фокусник, снял внезапно маску. А весь фокус единственно в том, видимо, состоял, что в глазах его, в лице, во всем его облике неожиданно возникло, и теперь уже не уходило, нечто живое, человеческое.
— Вы действительно из России? — с неподдельным любопытством спросил он.
Вопрос был неожиданный, Осип немного даже растерялся.
— Да…
— Карл очень лестно вас аттестует.
— Я рад этому.
Осип было воспрянул духом: весьма многообещающее начало.
Однако герр Ленау не торопился переходить к делу.
— Мы были дружны с его отцом — Вильгельмом, — в задумчивости произнес он. — Редкостных качеств был человек.
Сейчас предастся воспоминаниям, решил Осип. Не очень-то это кстати сейчас, когда каждая минута на счету, да что поделаешь, нужно потерпеть. Осип придал лицу приличествующее случаю выражение: предельное внимание, заинтересованность. Но, как тотчас обнаружилось, старался он зря: герр Ленау не стал злоупотреблять его вниманием. Всего одну лишь фразу произнес он еще о Вильгельме Либкнехте:
— К сожалению, в последние годы мы почти не встречались.
Фраза эта, по видимости такая безобидная, тем не менее порядком насторожила Осипа. Слова Ленау по-всякому можно толковать. Возможно, здесь искренняя горечь, сожаление, даже раскаяние: дескать, ушел из жизни хороший человек, а мы так редко виделись последнее время. Не менее вероятно, однако, и другое: да, некогда мы дружили, но, к сожалению, пути наши давно разошлись, и я совсем не знаю, каким он стал в последние свои годы… В этом случае рекомендация Карла не слишком много значила.
Тревога еще больше усилилась, когда герр Ленау вне всякой связи с предыдущим вдруг повел речь о совсем уж сторонних, никак не идущих к делу вещах: о том, что всю жизнь мечтает посетить Петербург, говорят, это красивейший город на свете… По всему видно, герр Ленау выгадывает время, чтобы обдумать, как бы повежливее отделаться от неугодного просителя.
— Я тоже никогда не был в Петербурге, — сказал Осип. И не сдержался, почти сдерзил: — Не имел, так сказать, счастья!
Решив, что нет смысла дожидаться, когда хозяин дома соблаговолит наконец сформулировать свой отказ, Осип поднялся со стула:
— Прошу простить, я отчаянно спешу. На улице меня ждет извозчик.
Герр Ленау озадаченно посмотрел на него.
— Простите, но ведь в записке Карла содержится некая просьба… Вы что, раздумали?
Осип опешил:
— Я?! Просто мне показалось, что вы…
— Да, не скрою, я в некотором затруднении…
— Я понимаю, — сказал Осип. — Я вас понимаю.
— …Милый Карл, видимо, запамятовал, что мансарда не отапливается. Сугубо летнее помещение.
— Меня это не смущает, — поспешил заверить его Осип. — В мои планы не входит жить здесь. Речь идет о помещений, в котором можно было бы хранить книги.
— Давайте поднимемся? Взглянете сами. Только там беспорядок, прошу извинить.
Не одна, не две — целых три комнаты, смежные друг с другом! По сравнению с вечно сырым полутемным подвалом, в котором ютится сейчас склад, настоящие хоромы…
— Это именно то, что мне нужно, — сказал Осип и деловито спросил: — Какова помесячная плата?