========== Глава третья ==========
— Ты правда возьмешь меня с собой? — от возбуждения Элли едва не свалилась с кровати.
— Правда, — Джо поправил сбившееся одеяло и ласково погладил ее по плечу, — ты заслужила этот отдых.
— Это будет потрясающе! — Элли приподнялась на локтях и со смехом поцеловала парня. — Постой… а почему ты раньше не сказал?
— Я надеялся, что эта новость придаст тебе новых сил, — он прижал смеющуюся девушку к груди.
— Ах ты…
Шум драки заставил Элли сонно встрепенуться. Морщась от кислого привкуса дрянного пива, девушка протерла глаза. Она сидела в самом дальнем и темном углу общей залы, надежно укрытая от посторонних глаз каменной аркой и древним, почти развалившимся буфетом. Чуть сдвинувшись, Элли смогла наблюдать за разворачивающейся в середине зала потасовкой: сначала тролль и кварг пили на спор, а затем один из них, допив очередную кружку, победно разбил ее о голову товарища. В общем-то, для таверн подобные драки не были редкостью. Хорошая драка обеспечивала зевак, которые в свою очередь заказывали выпивку и щедро сорили деньгами, делая ставки на участников. Но сейчас Элли бы отдала все золотые, серебряные и медные монеты, которые позвякивали в кармане плаща, лишь бы в таверне воцарилась гробовая тишина.
Питейное заведение, оно же и постоялый двор, носило гордое название «Тридорожье». Местная легенда гласила, что каждое шестнадцатое число четного месяца сюда заявляется один из демонов дорог, заказывает кружку темного, шлепает по заднице самую лучшую официантку, а потом на целую ночь пиво в таверне становится особенно крепким и вкусным. Табличка (воистину огромная) с этой «легендой» была первым, на что натыкался посетитель заходя в зал. Натыкался, озадаченно чесал затылок, вспоминал, какое сегодня число, и устремлялся к свободному столику, предвкушая отведать якобы заговоренного пива. Стоит ли говорить, что цифры на табличке легко менялись, но никто никогда не обращал внимания и не задумывался, почему это «придорожный демон» захаживает сюда каждый день.
Распорядившись, чтобы Мессу в кормушку вывалили два фунта сырого мяса, Элли уселась в углу, низко надвинув капюшон на глаза. В таверне было полно разношерстного народу: тролли, кварги, боллы, люди и гномы. Последние проводили девушку недобрым взглядом и зашушукались. Договор не запрещал чисторожденным заходить в подобные места; строго говоря, Договор вообще ничего не запрещал, а наоборот — давал неограниченную власть. Но нужно иметь серьезную причину, чтобы вот так запросто заявиться в подобное место. Впрочем, на Элли обратили внимание только гномы, а о ненависти гномов к людям ходили небылицы.
Первую кружку девушка осушила едва ли не залпом и тут же потребовала вторую. Она не была ценителем этого напитка, но день, проведенный на жаре, измотал ее, и сейчас, больше всего на свете, она хотела пить. Вторую кружку девушка отпивала медленными глотками, пристально оглядывая зал и посетителей. Ничего подозрительного, никто не обратил на нее никакого особого внимания, что еще больше утвердило ее в мысли — некромант жив. Если бы его убили, эту новость смаковал бы весь город, а девушке не позволили бы и шагу ступить в одежде с его знаком. Второе, более весомое доказательство стояло на заднем дворе и уплетало сырую крольчатину. Некроманты могли подчинять своей воле мертвые тела и даже вдыхать в них искру жизни, но они вновь превращались в разлагающиеся, холодные и полные червяков трупы, стоило только их создателю самому протянуть ноги.
Значит, он жив. А это в свою очередь вовсе не упрощало положение девушки; долго притворяться у нее не получится — рано или поздно ее пригласят на прием к наместнику, или она столкнется с настоящим чисторожденным. И никакие наигранные манеры и речь не спасут ее от виселицы. Или ей отрубят голову. А может быть, и скормят какой-нибудь нечисти. Чисторожденные народ изобретательный — они найдут способ сделать ее смерть мучительной и зрелищной. Ух, как же Элли ненавидела этих ублюдков. Высокомерные, лживые, жестокие, с какой бы радостью она собрала их всех на один эшафот и устроила аукцион. Она бы смеялась, глядя, как они с ужасом слышат, что их забирают на рудники. Элли сонно дернулась, сделала глоток и прикрыла глаза. А еще лучше — сдать в публичный дом…
***
…Болло долго беседовал с купившим ее человеком. Элли стояла тут же рядом, теребя край темного суконного платья, которое ей велели надеть. Ошейник тянул ее к земле, она никак не могла стоять ровно и все время переступала с ноги на ногу. Помост опустел, и толпа на площади стремительно редела. Группу невольников, за которых не было предложено денег, повела прочь стража; поравнявшись с девушкой, некоторые рабы начинали ругаться, плевать в ее сторону, а другие плакать. Элли догадывалась — ей повезло, причем крупно повезло.
Наконец Болло торжественно вручил покупателю цепь, ободряюще хлопнул Элли по плечу и удалился. Толстячок и девушка с минуту смотрели друг на друга: мужчина ткнул себя в грудь и произнес «Ормак», а затем, прежде чем Элли успела вторить его примеру, указал на нее со словами «Гента».
— Элли, — девушка покачала головой и хлопнула себя по груди, — меня зовут Элли Новак.
Мужчина хохотнул, добавил несколько слов, и жестом приказал следовать за ним. Миновав длинные ряды, поплутав по пыльным, уже опустевшим улочкам, они вышли к большой повозке, груженной мешками и людьми. Рабов было немного: одна человеческая женщина, и еще три — представительницы других рас; на Элли они смотрели с глубочайшим отвращением, и девушка была рада, когда толстячок жестом приказал ей сесть рядом с ним на козлы.
Всю дорогу Ормак говорил с ней, прикрикивал на недовольных невольниц, сердито щелкая кнутом над спинами усталых лошадей; они ехали по разбитой дороге, и повозка то и дело подскакивала, не позволяя Элли разжать пальцы, которые она в страхе сомкнула на небольшом деревянном бруске, служившим перилами.
— ‘nuk kam udhëtuar në një qerre? — Ормак с добродушным смешком похлопал ее по побелевшей ладони.
— Страшно, — девушка даже не пыталась понять, что именно спросил ее мужчина. Элли мечтала, чтобы скорее наступил тот момент, когда она ступит на твердую землю. И совершенно не задумывалась о том, что последует дальше.
— Kjo mbetet për kohë të gjatë, — мужчина указал рукой на высокие каменные стены, на которые Элли до этого не обращала внимания.
— Ого, значит, не все так плохо, — пробормотала она под нос, не сводя взгляда с каменной кладки. Элли искренне боялась, что все поселения в этом новом, неизвестном ей мире будут на подобие невольнического рынка. Но в городе, в каменном городе с высокой башней в самом центре, шанс на помощь значительно возрастал. Наверняка там есть правитель или какой-нибудь сенат, который ее выслушает и исправит ее плачевное положение. Элли предпочитала не обращать внимания на тот факт, что она, во-первых, две недели просидела в клетке, а во-вторых — сейчас является чьей-то собственностью. Просто небольшое недоразумение, не более.
В таком достаточно радужном настроении, они въехали в город, миновав большие ворота и посты стражи. Через несколько минут Элли полностью заблудилась — город был огромным, а дома однотипными — двухэтажные, некрасивые здания с покатыми или плоскими крышами. На центральных улицах почти не было жителей, зато, едва они съехали в какой-то переулок, вознице пришлось прикрикивать на незадачливых прохожих; людей тоже стало несравнимо больше.
Скрипнув колесами, телега остановилась возле черного хода большого здания. Ормак ловко соскочил на землю, гортанно крикнул, и во двор вышел крепкий человек в черной кожаной куртке. Выразительно размяв затекшие мышцы, он лениво обошел повозку, оценивающе оглядел притихших рабынь внутри; обменялся по всей видимости шуткой с Ормаком и жестом приказал всем подойти к нему. Спускаясь, Элли запуталась в полах платья и споткнулась, испачкав и без того грязные руки в сырой грязи. Мужчины хохотнули, и девушка, понурив голову, встала в самом конце шеренги. И как ей вообще могло прийти в голову, что в городе с ней будут обращаться лучше?
«Кожаная куртка» сначала внимательно осмотрел прибывших, комментируя увиденное двумя-тремя фразами. На Элли он, казалось, не обратил внимания и вовсе — всего одна короткая, сухая и резкая фраза. Ормак развел руками, мол «взял, что было». Мужчина нахмурился, почесал квадратный подбородок, но не стал спорить.