– Клоповская шелупина, верно! – мысль как-то никогда не приходила в голову воеводе. – Вдов-то он понаделал… Слухи вот какие. В первом плавании, говорят, Аустур всплыл рядом с айсбергом, а в айсберге был вмёрзший драккар с драуграми, и кого-то угораздило с того драккара на борт принести не то ларец, не то зеркало. Вратислав вновь прибегнул к пирогу в поисках утешения: Несебудка превзошла саму себя. – Вовьми тове пивога, – воевода, не прожевав, поспешил присоветовать мечнику. – Вево смотвифь? Тот покачал головой. – Хоть попробуй, жена нарочно для тебя пекла! – сказал пеплинский конюший. – А покрепче чимара что-нибудь есть? – негромко спросил кого-то Лютомысл. – Не в обиду, Изборе! У меня с недавних пор предубеждение против… – Мествинов мальчишка бросил взгляд на роскошный ломоть на придвинутом Избором тареле и ещё больше посерел. – Пирогов с ягодами и орехами. В углу забулькало. – А ещё покрепче? – вновь спросил знахарь. – Та ж железнодорожная, только неразбавленная, – ответил неизвестный путеец. – Много тебе не будет натощак? – Так плохо? – озаботился ещё кто-то за пределами светового конуса. – Хуже, – ответил знахарь. Снова забулькало. Самбор с тоской взглянул в направлении звука, потом глотнул чимара, повертел в пальцах титановое яичко-оберег, подаренное Меттхильд, и наконец сказал:
– Может такое быть, чтоб у целого народа случилась поломка в голове? – О чём ты? – Вамба-стрелок оторвался от длинной распечатки с дырчатыми краями, куда таращился по крайней мере пару последних диалептов. – О девятиреченцах? – наполовину спросил, наполовину ответил воевода. – О ком же ещё, – отозвался из дальнего угла Лютомысл. Он говорил замедленно и преувеличенно чётко:
– Никогда таких травм не видел. Такого ни в одном лечебнике нет. А что мне рассказали, ещё хуже. Что лечебник. За такое ни в одном законе и вира не прописана. – Самих их лечить надо, задуплись они обвислым триербезистым удом! – согласился воевода. Ещё накануне, в разговоре со Снот он упрекнул клеохронистов в намеренном преувеличении «девятиреченских зверств», чтобы дённики спорее продавались, но после встречи с труполюбом на крыше, Вратислав стал подумывать, что вестовщики наоборот щадили читателей. – Психоаналитики говорят, – не очень уверенно попытался внести свой вклад один из молодых железнодорожников. – Если матушка тебя не любила, вырастешь озлобленным. – Это упрощение, – речь знахаря продолжала замедляться. – Есть два вида злобы. В каждом смертном они живут. Злоба справедливая, если род твой в опасности. И злоба неспра… – Гудимко, голову ему поддержи. Умаялся наш Лютомыш. Напившийся железнодорожной воды знахарь, водворённый в подвесную койку, погрузился в сон. – Что он там недорассказал про несправедливую злобу? – спросил Избор. – Да это старая притча про двух волков, – объяснил Вамба. – Один своё логово и волчат защищает, а второй всё, что ни увидит, на части рвёт. – Есть такие, – рассудил так и не закуривший Стрига. – Один прошлой зимой к нам в овчарню забрался, так одну овцу утащил, а больше дюжины загрыз. – Но волк – не поморянин? И даже не чолдонец, поди? – не соглашался конюший. – Может, вернее, как Гудим про матушку сказал? – Всю дюжину чолдонских тём[271] вот так матушка не любила, что ль? – усомнился пеплинский пестун. – Запросто, – Вратислав припомнил недавно прочитанное. – Отношение к женщинам в Девятиречье отвратное. Даже не как к рабам, как к скотине. Мальчиков у них отбирают, едва те ходить начинают, так что матушка их не то что не любила, а они её почитай вообще не знали. – И что нам с ними делать? – Деян уставился на свою левую руку с тремя пальцами в лубке. – Ты, воевода, говоришь, лечить всех? – На то психоаналитиков во всём земном круге не достанет, – заметил Самбор.
– Стальная припарка на три пяди – лучшее лекарство! – в подтверждение своих слов, пестун наполовину вытащил меч из ножен и с лязгом послал обратно.
– Столько мечей собрать, тоже дело непростое, – напомнил воевода. – И наши пять дюжин со всего Поморья еле наскребли. А как ты мужу из Наволока или с Груманта объяснишь, за что ему жизнь у Щеглова Острога на кон ставить? – Вот сидел бы в Альдейгье, что ль, конунг, – мечтательно сказал Деян. – И был бы он конунг всего Гардара. Разослал бы ратную стрелу, и не пять дюжин, а пять тём бы поднялось. Или ещё лучше, пять тём и флот аэронаосов. – Про Шкуродёровы самонаводящиеся ракеты забыл? – напомнил Самбор. – Мне одна и то под конец села на хвост, даром что нарочно летел в трёх саженях от земли. – Ну и что, Вамба ж её сбил, – сказал пестун. – Таких стрелков, как наш астроном, в земном круге и двух дюжин не наберётся, – возразил Воемил кузнец. – А теперь представь, что в твой аэронаос таких ракет летит три дюжины… Сам астроном был совершенно безучастен к похвале. Он отложил распечатку и принялся строчить на бумаге что-то пугающее – тригонометрический ряд? Кузнец перешёл в риторическое наступление: – Потом, что это за дурь – конунг всего Гардара? Как ему всем Гардаром управлять? Если он в Альдейгье сидит, с какой стати Остров его слово послушает? – Почему дурь? Как гегемон в багряной гегемонии! От одного его слова, больше трёх тём лет твердь сотрясалась! – Ну, из дурной головы одного такого гегемона южные гардарцы сработали собачью миску, – напомнил Самбор. – Города-государства победили неспроста. Это высшая форма общественного устройства. – Какая ж высшая? С оравой вонючих дикарей на лысых коровах справиться не можем! – не унимался пестун. Вратислав тоже вступил в спор: – Вот о чём подумай. Город с поветом достаточно велик, чтобы поддерживать мистерионы, цеха, и братства. Город достаточно мал, чтобы управляться вечем, где всяк, кому дело до дела есть, может слово сказать. Город и на подъём лёгок, может бронепоезд в два дня снарядить. А представь, что было бы, если б твоего гардарского гегемона пришлось о подмоге просить? У него, поди, на столе одних телеграмм непрочитанных валялось бы недели на три! – Но колошенская владычица как-то справляется! Обратно же, как в Ралланде конунг завёлся, все острова с колен поднял! – Все острова? Все те острова как раз в Невозере между Альдейгьей и Лещином поместятся! Гардар с Ралландом сравнивать, как уд с пальцем! – съехидничал один из молодых пеплинских воинов, возможно, Ратимир. – Смотри мне, – сурово начал пестун.
– Не буду я тебе смотреть, сам себе смотри! Раздались смешки, Вратислав же задумался. Доводы Деяна монархиста и впрямь легко было поднять на смех, но «орава на лысых коровах» действительно добралась с земель на юго-востоке от Белухи-горы до западного берега Риназа и оставила за собой полосу разорения длиной в половину материка, так и не встретив должного отпора. По отдельности, было понятно, например, как они незамеченными вышли к Бунгурборгу – использовали Тенктерский лес для прикрытия, или как пересекли Дикое Поле – туча пыли от войска Мудрила на спутниковых фотографиях оказалась принята за степную бурю. Но, рассуждая по чести, всё это было за Вончегорьем, а девятиреченцы никогда не должны были дойти даже до него. – Кстати, в Лимене хризоавгиты тоже хотят гегемона, только настоящего, на порфировом троне, – поделился новостью Самбор. – И как их успехи? – преувеличенно сочувственно осведомился Ратимир. – Пока, их бьют атакситы. – А это кто? – Атакситы? Они величают себя учениками Курума Алностовича, оролога, – объяснил Мествинов сын, самую малость повеселев. – Так какое дело орологам до хризо… монархистов? – удивился Вратислав. – Кабы они были орологами… Атакситы вообще против любого государства! – Не может в Лимене быть нового гегемона. Лимен – четвёртая вежа, что пала, фафыга не в Лимене, а в Альдейгье! – возвестил Деян. – Четыре вежи стояли, пятая да воздвигнется! – истово произнёс Стрига. – Гегемон, вежи, фафыга, – перечислил тот же молодой путеец, что спрашивал Вратислава про Калинов мост (его звали Фалько, сын Добруты). – Ещё теперь про Йожа нам вверни. Пока возмущённый Деян собирался с ответом, ватажники помоложе успели злорадно похихикать. Наконец, пестун отставил кружку и начал: – Йож… – Один из девятиреченских вожаков его именем как раз и божился, – перебил Самбор. – Врёшь! – выпалил Деян. Все глаза уставились на него. Самбор замечательно зловеще крутанул ус. Отменный вырос мальчонка, Мествин был бы горд. – Сорвалось, не в обиду, не в обиду! – пробормотал пестун. Мествинов сынишка ещё раз покрутил ус и оценивающе оглядел отставного йомса, точно прикидывая размер для домовины. – Что ж, не в обиду, так не в обиду, – наконец сказал Самбор. – Этот вожак скакал к нам на чёрном яке, за спиной два копья с отрубленными головами, Мельдун криптограф его прикончил ракетным молотом, а Агенор рапсод уже начал складывать про то песнь.