«И почему это меня так пугает? Ради Бога, я Викарий Матери-Церкви! Какими бы путями мы не попали туда, где находимся, мы знаем, чего требует от нас Бог, точно так же, как мы знаем, что Бог всесилен и всеведущ. Так почему бы Ему не использовать свои действия, чтобы раскрыть правду о Черис? Показать нам, насколько действительно глубоко прогнил Теллесберг?»
Что-то произошло глубоко в сердце и душе Робейра Дачарна, и ему в голову пришла другая мысль.
«Я должен подумать об этом, проведя время в молитве и медитации, размышляя над Писанием и «Комментариями». Возможно, люди вроде Уилсинна были правы всё это время. Возможно, как светские князья, мы стали слишком высокомерными, слишком влюблёнными в нашу власть. Ведь черисийцы могут быть не единственными, кого Бог решил лишить масок. Возможно, весь этот сокрушительный разгром является Божьим зеркалом, призванным показать нам потенциальные последствия наших собственных греховных поступков и чрезмерной гордыни».
Он знал, что это не было предположением, которое должно было вылезти вперёд в этот момент, в этом месте. Его нужно было тщательно обдумать, в тишине и покое собственного сердца. И всё же…
В первый раз за очень много лет, перед лицом явно беспрецедентной катастрофы, Викарий Робейр Дачарн снова обнаружил себя смотрящим на таинство действий Господа сквозь призму веры, а не тщательного расчёта преимуществ.
II
Дворец Королевы Шарлиен,
Город Черайас,
Королевство Чизхольм
Прозвучали трубы, и батареи, защищавшие набережную Вишнёвой Бухты, окутались дымом, когда бухнул пушечный салют из шестнадцати орудий. Возмущённые морские птицы и виверны высказали своё мнение о происходящем совершенно ясно, кружась, визжа и перекрикиваясь в голубом весеннем небе. Свежий восточный ветер легко подбросил их вверх, когда подул через полуостров, известный как Серп, который защищал Вишнёвую Бухту и город Черайас от частых бурь Северного Чизхольмского моря, и воздух был освежающе прохладным.
Королева Шарлиен Чизхольмская стояла у окна с видом на море на вершине Башни Лорда Жерайта, расположенной на обращённой к морю стороне дворца, который был домом её семьи на протяжении последних двух столетий, глядя поверх аккуратных каменных домов, улиц, складов и доков, как в гавань величественно вплывают четыре галеона. Крылатые жители Вишнёвой Бухты могли негодовать по поводу того, что их привычная жизнь была нарушена, но они и понятия не имели, насколько всё это тревожило её, подумала она.
Шарлиен была стройной, довольно изящной молодой женщиной, которой только что исполнилось двадцать четыре года. Не смотря на звучащие время от времени стихи подлизывающихся придворных поэтов, она не была красивой женщиной. Выразительной — да, с решительным подбородком, и носом, который был чуть крупнее чем нужно (не говоря уже о том, что он был с горбинкой). Её тёмные волосы, иссиня-чёрные под лучами солнца, в распущенном состоянии доходили почти до талии, а её огромные, сверкающие карие глаза каким-то образом обманывали людей, заставляя их думать, что она красива. Сегодня Сейра Халмин, которая была её личной горничной с тех пор, как ей исполнилось девять, и леди Мейра Люкис, её старшая фрейлина, уложили волосы в сложную причёску, удерживаемую на месте драгоценными гребнями и светло-золотым кольцом короны, отчего её живые глаза стали ещё более тёмными и настороженными.
Мужчина, стоявший рядом с ней, Марек Сандирс, барон Зелёной Горы, был по крайней мере на восемь или девять дюймов выше неё, с грубыми, сильными чертами и истончающимися седыми волосами. Не смотря на молодость, Шарлиен была королевой Чизхольма уже двенадцать лет, и всё это время Зелёная Гора был её первым советником.
Вместе они пережили много политических бурь, хотя ни один из них не ожидал такого урагана, что пронёсся через половину Сэйфхолда в последние шесть месяцев.
— Не могу поверить, что это происходит с нами, — сказала она, наблюдая за ведущим галеоном, который следовал за увешанной флагами галерой Королевского Чизхольмского Флота к назначенной ему якорной стоянке. — Вам не кажется, что мы, должно быть, сошли с ума, Марек?