Его губы изогнулись в чём-то, что почти могло бы быть улыбкой, когда он отошёл от окна и оглядел маленькую, спартанскую келью, бывшую его домом в течение последних трёх с половиной месяцев. Её голые, необработанные каменные стены, узкое, зарешечённое окно и толстая, надёжно запертая дверь были далеки от роскошных апартаментов, которыми он наслаждался в роли архиепископа Черис, перед его другим, более серьёзным падением. И всё же…
Он повернулся к маленькому столу под единственным окном и устроился в кресле за ним. С тех пор, как он был заключён в тюрьму, единственными книгами для чтения, которые ему были разрешены, была копия Священного Писания и двенадцать толстых томов «Озарений».
Он коснулся золотого скипетра Лангхорна, вытесненного на кожаной, тонкой выделки, обложке Писания. За последние несколько десятилетий, признался он сам себе, он уделял не слишком много времени чтению этой книги.
Возможно, консультировался с ним, когда ему требовался конкретный отрывок для епископского указа. Бегло просматривал в поиске библейской основы для пастырского послания или одной из его редких проповедей. Но он не читал его с тех пор, как получил рубиновое кольцо епископа. Это не имело значения, конечно, он изучал его в семинарии, регулярно проповедовал по нему, когда был младшим священником. Он точно знал, что содержится внутри, разве нет? Конечно, он это знал! Но обязанности епископа, а тем более архиепископа, требовали слишком много ежедневного внимания. У него не было времени читать, а его приоритетами были приоритеты его должности.
«Это отличное оправдание, правда, Эрайк»? — спросил он сам себя, поглаживая кончиком пальца скипетр, который был эмблемой ордена, к которому он принадлежал… пока его не изгнали оттуда. — «Жаль, что ты не уделял ему больше времени. По крайней мере, тогда бы ты был лучше подготовлен к этому моменту».
Но, возможно, в конце концов, это не имело бы никакого значения, потому что и в Писании, и в «Озарениях» предполагалось, что те, кто был призван служить пастухами во имя Господа, будут достойны своего призвания.
А Эрайк Диннис таким не был.
«Интересно, что было бы, если бы Клинтан заставил всех епископов и архиепископов Церкви провести несколько месяцев наедине с Писанием на диете из хлеба и воды»? — возникла у него причудливая мысль.
«Захотели бы, вероятно, не все! Впрочем, у него достаточно проблем с Уилсинном, не хватало ещё добавить к ним целую стаю епископов, которые на самом деле читают Писание».
«Ну, в любом случае, для Эрайка Динниса это уже не будет иметь никакого значения. Слишком скоро он узнает, чего Бог в действительности ожидал от него в своей жизни». — Он был совершенно уверен, что это было не тем, что он бы с удовольствием выслушал, ибо чего бы Бог от него не ожидал, он потерпел неудачу. Потерпел неудачу, как и все люди, которые позволяли себе заявлять, что они говорят от имени Бога, тогда как, на самом деле, они забыли Его.
Диннис сделал всё, что только мог, чтобы исправить свои неудачи, после его падения с вершин власти, но это было ничтожно мало против того, что он должен был делать в течение многих лет. Теперь он знал это. Как знал и то, что хотя обвинения, выдвинутые против него Великим Инквизитором, в каждом конкретном случае были ложными, то, что должно было произойти со всем Сэйфхолдом, воистину было его виной настолько же, как это было виной любого другого живого человека.
К большому его удивлению, единственным архиепископом, посмевшим навестить его с момента его ареста, был Жасин Кахнир, худощавый, почти жилистый архиепископ Ледяного Сердца. В течение многих лет они ненавидели друг друга всей душой, и всё же Кахнир был единственным из его товарищей, вызвавшимся прийти к нему, не устрашившись гнева Клинтана и «Группы Четырёх», чтобы помолиться с Диннисом во искупление его души.
Это было странно. Кахниру было разрешено видеть его всего полдюжины раз, и, в любом случае, ему разрешалось оставаться не более чем на час. И всё же Диннис испытывал огромное успокоение от этих визитов. Возможно, так было потому, что архиепископ был единственным человеком, которого он видел с момента его заточения, который не допрашивал, не угрожал или не изводил его. Он просто был там, единственным представителем из всей иерархии Церкви, который был готов отказаться от своего священнического поста, окормляя душу одного из заключённых Инквизиции.