Тем не менее, в отношении него было возможно одно снисхождение. Он вспомнил холодное обещания старшего священника, послание от самого Клинтана, которое Великий Викарий не пожелал передать лично. Исповедь, и надлежащее публичное чистосердечное признание своей вины, купила бы ему удушающую гарроту и быструю смерь до того, как полный список наказаний, предписанный Архангелом Шуляром, посетил бы его уже мёртвое тело.
Диннис прекрасно понял прихвостня Клинтана.
Публичное раскаяние, признание вины и мольба о прощении были важной частью наказания Инквизиции за грехи. Божья милость была безгранична. Даже находясь на пороге самого Ада, душа, тронутая истинными угрызениями совести и раскаянием, могла всё же найти у Него прощение и убежище. И поэтому традиция предписывала, чтобы каждый осуждённый Инквизицией имел право публично покаяться и отречься от своих грехов до исполнения приговора.
Это была традиция, которую иногда игнорировали. Диннис всегда знал это, ещё до того, как он сбился с пути истинного. К своему стыду, у него никогда не было соблазна высказаться против этой практики. Это не было его делом, а Инквизиция ревностно оберегала свои обязанности и исключительные права. Если Инквизиция решала заставить замолчать какого-то преступника, чтобы он не использовал свои последние минуты, чтобы высказываться в свою защиту, обвинения её в пытках, выкрикивая новую ересь или богохульства, то, конечно, это было её делом.
Но это также было традицией, которую Инквизиция научилась хорошо использовать в своих интересах. Узник, который признавал свою вину, просил прощения, провозглашал своё покаяние, и благодарил Мать-Церковь — и Орден Шуляра — за спасение своей бессмертной души, даже если это должно было произойти за счёт его смертного тела, доказывал справедливость Инквизиции. Это служило демонстрацией того, что никто не действовал в спешке, что истинная справедливость и святая цель Бога были должным образом и правильно исполнены.
И поэтому, Диннис дал Инквизитору своё слово. Обещал сказать то, что было «правильным».
Дать Клинтану то, что хотела от него «Группа Четырёх», покорившись их последнему сценарию.
— Да, Ваша Высокопреосвященство. — Живот Эйлисы скрутило ещё сильнее, когда Диннис на помосте посмотрел Клинтану в лицо. — С вашего любезного разрешения и милости Матери-Церкви, я хотел бы воспользоваться этой последней возможностью, чтобы выразить своё раскаяние и признать свою вину перед Богом и людьми, ища Божьего прощения.
— Если это ваше истинное желание, тогда говорите, и пусть Бог услышит ваши слова и измерит истину в вашем сердце, — ответил Клинтан.
— Спасибо, Ваше Высокопреосвященство.
Голос Динниса был не таким глубоким, или властным, как у Клинтана, но он отлично разносился ветром. Он подошёл ближе к краю помоста, облокотился на трость и посмотрел на толпу, которая перешла от криков к безмолвию, ожидая публичного признания вины. Мрачные орудия пыток маячили позади него, обещая очистительную агонию, но теперь он, казалось, не замечал их.
Эйлиса посмотрела на него, желая, чтобы она осмелилась подойти ближе, но уже наполовину мёртвая от того, что, как она знала, должно было произойти.
А затем он начал говорить.
— Ваша Высокопреосвященство, вы спросили, могу ли я сказать что-нибудь, прежде чем умру за свои преступления, и я это делаю. Я добровольно признаю свою самую мучительную неудачу в моём долге архиепископа Матери-Церкви. Матерь-Церковь доверила мне во имя Бога быть и пастырем, и отцом пастве, и это было моим священным долгом. Защищать их души — это была моя обязанность и моя привилегия. Чтобы научить их поступать правильно, чтобы держать их на пути Бога и учений Лангхорна. Воспитывать, как должен отец, когда необходимо воспитание, зная, что только таким образом, со временем, можно привести тех, кто предан его делу, к надлежащему пониманию бесконечной любви Бога.
— Это было моими обязанностями перед Матерью-Церковью и душами в архиепископстве Черис, и я самым печальным образом оказался не способным выполнить их.
Диннис ни на мгновение не оторвал взгляда от площади. Ни единого раза не взглянул на Клинтана, чтобы не было очевидно, что он искал одобрения Великого Инквизитора, для всего, что он только что сказал. Тем не менее, даже не поворачивая головы, он мог видеть Клинтана краешком глаза, и очевидное удовлетворение, скрывающееся за торжественным выражением лица викария. Он знал, что будет дальше, потому Диннис дал ему обещание.