Тем не менее, она была не особенно удивлена явными признаками беспокойства, которое увидела у некоторых из них сегодня. По-видимому, люди, у которых были такие лица, понимали, что они не будут иметь никакого отношения к решению, которое она сегодня озвучит.
«И они правы», — подумала она. — «На самом деле, на данный момент, они гораздо более правы, чем они могут даже предположить».
— Как вам всем известно, — продолжила она через несколько мгновений, — король Кайлеб Черисийский прислал нам своего первого советника в качестве своего личного посланника. Я знаю, что некоторые члены этого Совета считают, что было бы, скажем так… неосторожно принимать графа Серой Гавани. Или, если уж, на то пошло, любого другого представителя Черис. И я также знаю причины, которые заставляют их так себя чувствовать. Но, милорды, даже самые надёжные корабли с самыми опытными капитанами не могут пережить шторм, если будут просто игнорировать его. Я уверена, что мы все предпочтём спокойствие шторму, но мы живём в то время, в которое живём, и мы можем только молиться о наставлении Божьем, чтобы сделать лучший выбор, который мы только можем сделать перед лицом тех проблем, которые этот мир посылает нам.
— В настоящее время, как вы все знаете, технически мы по-прежнему находимся в состоянии войны с Черис. К сожалению, эта война не дала ожидаемых результатов. И я подозреваю, что никого из вас не удивит тот факт, что решение присоединиться к этой войне, на самом деле, никогда не было нашим собственным.
Некоторые из советников, в том числе её дядя, беспокойно заворочались в своих креслах, и две или три пары глаз искоса посмотрели на отца Карлсина. Священник, между тем, спокойно сидел, сложив руки на столе перед собой, слегка наклонив голову, слушая королеву и глядя на неё яркими, внимательными глазами.
— В действительности, конечно, — продолжила она, — Чизхольм согласился присоединиться к Лиге Корисанда и княжеству Изумруд только под… сильным принуждением канцлера Рыцарей Храмовых Земель. Рыцари хотели, чтобы мы помогли князю Гектору в борьбе против Хааральда Черисийского по причинам, которые, несомненно, казались им правильными, но которые — давайте будем честны друг с другом, милорды — никогда не были действительно важными или угрожающими собственным интересам Чизхольма. У нас не было причин для вражды с Черис, и у нас было достаточно много причин относиться к нашему «союзнику» Гектору с подозрением и осторожностью.
— Тем не менее, мы пошли навстречу канцлеру Трайнейру, когда архиепископ Жером передал нам своё послание от имени «Рыцарей Храмовых Земель». — Она заметила, что её дядя вздрогнул, когда она повторно упомянула «Рыцарей Храмовых Земель». Ей хотелось, чтобы то, что она должна была сейчас сказать, было неожиданностью. — На то было несколько причин, но, честно говоря, ещё раз — основной причиной был страх. Боязнь, что «Рыцари Храмовых Земель» могут сделать с Чизхольмом, если мы откажемся делать то, что они «попросили» в тот раз.
Она замолчала с ледяным выражением лица, которое должно было сделать заставить посинеть каждый квадратный дюйм незащищённой кожи в этом зале Совета. Лицо её дяди при слое «страх» напряглось, а некоторые лица вообще потеряли всякое выражение.
«Ну, это вряд ли сюрприз», — сказала она себе грустно.
Она знала о ярком звенящем напряжении глубоко внутри неё. Это было ощущение, которое она уже ощущала раньше — напряжённое осознание того, что она танцует по лезвию меча. «Каждый монарх должен испытать это ощущение, хотя бы раз», подумала она. В своё время, когда она столкнулась с этим — подписывая смертный приговор герцогу Трёх Холмов — она приняла решение, а затем удалилась в свои личные покои, рвать и метать. Однако подобное было только в первый год или два после того, как она приняла корону.
Теперь это было нечто, что нужно было принять. Доказательство того, что она делала своё дело, отвечала на вызовы, которые посылал ей мир. И, призналась она самой себе, было что-то почти затягивающее в этом, с таким трудом завоёванном знании, что она была хороша в деле, для которого она была рождена. В осознании того, что проблемы, с которыми она боролась и решения, которые она принимала, были важны. Что она должна решать их правильно, если хочет когда-нибудь встретиться с духом отца и иметь возможность посмотреть в его глаза без стыда. Что это чувство жизни давала не сама власть, а решимость сделать всё, что в её силах, удовлетворение, которое оно получала от осознания того, чем она обладала. Это были те же эмоции, которые испытывает упорный спортсмен, когда он безжалостно заставляет себя тренироваться, чтобы достичь ещё больших достижений. Удовлетворение, которое он испытывает от своих успехов, а не от восторженного обожания своих поклонников. Или, возможно, как она часто думала, это было подобно тому, что чувствует, затаив дыхание, чемпион по фехтованию, в тот момент, когда он выходит на соревнованиях к барьеру.