Спина Кайлеба резко выпрямилась, а его глаза распахнулись.
— Я сомневался, рассказывать ли вам об этом до тех пор, пока вы не решите подняться, — продолжил Мерлин. — Затем мне пришло в голову, что, как бы не могло быть оправдано моё ожидание, вы, с неумолимостью молодости, могли бы, вероятно по ошибке, увидеть это в другом свете. Конечно, чем больше я думал об этом, тем больше мне приходило в голову, что вы могли бы почувствовать ту неоспоримую степень неблагоразумности, которую я отмечал в вас раньше от случая к случаю, если бы я, по какой-то небрежности, не разбудил вас немедленно. Тем не менее, казалось, что один час, в любом случае, не имел бы такой большой разницы. Но, несмотря на мои собственные переживания по этому поводу, моим безусловным долгом, как верного слуги Короны, было…
— Если только ты не хочешь выяснить, может ли простой смертный задушить сейджина, я бы рекомендовал сейчас же рассказать мне то, что ты собирался сказать, придя сюда! А не говорить мне, что ты пришёл сюда, чтобы рассказывать о том, должен ли ты разбудить меня или нет!
— Ну, если вы хотите — будь по-вашему, — фыркнул Мерлин. Кайлеб сжал руку в удивительно жёсткий кулак, и Мерлин улыбнулся.
— Хорошо, Кайлеб, — сказал он гораздо более мягким голосом. — Прости, я просто не мог удержаться и не подразнить тебя.
— У тебя, — сказал Кайлеб сквозь стиснутые зубы, — очень своеобразное чувство юмора. Ты знаешь об этом?
— Да, я знаю. — Мерлин протянул руку и положил её на плечо короля.
— Она решила сказать да, — сказал он.
XI
Северный залив,
Княжество Изумруд
— Тихо, будьте вы прокляты! — зашипел сэр Данкин Аэрли. — Вы моряки, а не пьяные шлюхи на свадьбе!
Кто-то тихонько засмеялся, защищённый темнотой от опознания. Аэрли был не до конца уверен, но он очень подозревал, что звук исходил от Стивирта Малика, его личного старшины шлюпки. Он, определённо, донёсся с кормы, а Малик держал румпель, тогда как баркас двигался по воде размеренно и, по большей части — несмотря на предписание Аэрли его экипажу — безмолвно.
Ухмылка, конечно же, исходила не от моряка, чья неосторожно движущаяся нога вызвала добродушное увещевание Аэрли, когда она с громким звоном задела один из абордажных тесаков, уложенных на настиле на дне баркаса. С другой стороны, что похвально, будучи методично избитым двумя его товарищами по команде за его неуклюжесть, он вряд ли будет производить какой-либо шум в ближайшее время, и Аэрли знал это. Кроме того, все они были людьми отобранные из-за своего опыта. И они знали, что они были такими.
То же самое знал и Аэрли, хотя у него было диковатое чувство от личного руководства тем, что представляло собой ухорезную экспедицию. Будучи капитаном одного из мощнейших галеонов Королевского Черисийского Флота, он думал, что глупости такого рода остались у него за спиной. К сожалению, эта отдельно взятая «ухорезная экспедиция» состояла из более чем трёхсот морских пехотинцев, и четырёхсот лучших из всех имеющихся моряков, а это было подразделение капитана, откуда бы не появились те люди, о которых шла речь.
Он всмотрелся за корму, со своего места в носу баркаса, пытаясь увидеть другие лодки. Пасмурная ночь была темнее, чем внутри сапога Шань-вэй, и он едва смог разглядеть две ближайшие к нему. Все остальные были совершенно невидимы, и он сказал себе, что это хорошо. Если уж он не мог видеть их, то также было бы крайне маловероятно, чтобы их могли видеть защитники Северного Залива. В конце концов, именно с этой целью данный рейд начался после захода луны. Не то чтобы знание всего этого заставило его почувствовать себя более счастливым от своей собственной слепоты.
«Хватит беспокоится, Данкин!» — обругал он себя. — «У тебя более чем достаточно людей для этого дела. Тебе просто не нравится быть здесь».
Ну, если он хотел быть откровенным, не то чтобы ему не нравилось быть здесь. Однако это было не то, в чём должен был признаваться офицер Королевского Черисийского Флота, даже самому себе. Предполагалось, что все они должны были быть храбрыми, смелыми и постоянно стремящимися к бою с врагом. Сэр Данкин Аэрли понимал свой долг, и он был готов выполнить его без колебаний, но глубоко внутри он всегда ставил под сомнение собственную храбрость. Он никогда не знал такого ни о ком другом, но он никогда не видел у своих товарищей признаков потных ладоней или скрученных в узел мышц живота, как у него.
«Просто потому, что они скрывают это лучше, чем ты», — он сказал сам себе. Всё это было очень хорошо, и, возможно, даже верно, но на данный момент это не помогло ему чувствовать себя немного лучше. Конечно…