— Ты не можешь просто заключить мир с Кайлебом, даже сдавшись ему, без Грэйсина и остального духовенства, что будет гореть в огне позади тебя, — сказал граф. — Ты знаешь это, не так ли?
— Грэйсина, да. И, по крайней мере, вероятно, большинства епископов, — согласился Нарман. — С другой стороны, большинство наших старших священников — даже наших странствующих епископов — изумрудцы. В этом отношении мы почти так же плохи, как и Черис. Честно говоря, это одна из тех вещей, из-за которых Грэйсин бежал с таким страхом, и я сильно подозреваю, что у него были все основания для этого. В любом случае, я… подробно обсудил этот вопрос с дядей Хэнбилом.
— Я понял. — Сосновая Лощина откинулся назад, медленно и ритмично постукивая по ручке кресла пальцами правой руки, пока он думал.
Точка зрения Нармана о составе духовенства в Изумруде была предельная ясна. Смогут ли разногласия между нижестоящим духовенством, из числа коренного населения, и их, родившимся за пределами Изумруда, церковными руководителями, перерасти в какого-то рода поддержку схизмы, которая получилась у Кайлеба в Черис, было другим, более сложным расчётом. И, как признался самому себе первый советник, это было не единственной проблемой, заслуживающей внимания.
«Наверное», — признался он самому себе, — «потому, что я вообще не хотел об этом думать, до тех пор, пока Нарман не ткнул меня во всё это носом».
Но если Нарман обсудил всё это с герцогом Соломоном, и если Соломон сказал то, что, по-видимому, предполагал Нарман, то Сосновая Лощина был готов допустить, что оценка князя, о том, как могло бы отреагировать духовенство — и сможет ли Нарман пережить их реакцию — была, скорее всего, верна. И когда дело дойдёт до этого, реакция Церкви будет единственным реальным противодействием, которого ему в действительности нужно бояться. Подобно Армакам в Черис, хотя и по совершенно иным причинам, и в несколько иной манере, Дом Бейтцов крепко держал централизованную политическую власть в своих руках. Отец Нармана лишил феодальных вельмож их личных регулярных армий (в некоторых случаях, не без определённого кровопролития), но Нарман пошёл ещё дальше в подчинении аристократии Короне. Но, кроме этого, Палата Общин в Изумрудском Парламенте, и тогда и сейчас, решительно поддержала Нармана и его отца в их усилиях ограничить власть их благородно-рождённых землевладельцев. Эта традиция поддержки, вероятно, могла бы распространиться и на реакцию Нармана на нынешний кризис.
И в этот раз, как аристократия, так и простолюдины Изумруда почти наверняка пришли бы к единому мнению. Если бы из рассмотрения были удалены религиозные нотки, они вместе, несомненно, поддержали бы урегулирование дел с Черис — возможно, даже полную капитуляцию перед Черис. Несмотря на традиционное соперничество между Изумрудом и Черис, у Армаков была репутация разумных правителей. На чисто светском уровне, было бы трудно убедить кого-нибудь, что обнаружить себя под властью Кайлеба Черисийского будет для них личной трагедией. А совершенно разумный личный интерес и стремление избежать разрушений и кровопролития при прямом Черисийском вторжении сделали бы убеждение их в этом ещё более сложным.
Было очевидно, что Нарман, в любом случае, контролировал ситуацию, к тому же у принца был впечатляющий послужной список, когда дело доходило до оценки и точного прогнозирования реакции типичных политических воротил Изумруда.
С другой стороны, он ошибался ранее раз или два, но Сосновая Лощина напомнил себе, что это происходило не часто. И в отличие от некоторых людей, и это было правдой, у него не было склонности убеждать себя, что то, чего он хотел, становилось истиной по определению.
Если предположить, что он не ошибается, и учитывая приготовления, которые, как Сосновая Лощина не сомневался, Соломон проводил как всегда очень незаметно, тогда Нарман почти наверняка мог выжить при переговорах с Кайлебом. Сможет ли он пережить исход этих переговоров с головой, всё ещё сидящей на плечах — это, конечно, был другой вопрос. И, честно говоря, Сосновая Лощина не был готов предложить ничего лучше, чем ненадёжные равные шансы в пользу вероятности, что это случится, что так же могло иметь очень неприятные последствия и для его первого советника. И всё же…
— Если ты действительно имеешь в виду всё выше сказанное, — услышал граф свой собственный голос, — тогда полагаю, ты, вероятно, должен послать самого высокопоставленного дипломата, которого сможешь найти, начать переговоры. Кого-то, облечённого твоим доверием в такой степени, чтобы Кайлеб действительно поверил в то, что он скажет, хотя бы секунд на пять.