Как-то мать пошла за станицу к яру искупаться, а там у немцев пост был. Фельдфебель и два солдата дежурили. Они-то мать и увидели в Дону, когда она голая купалась... Отец её тоже видел. Он коня купал за камышом. Немцы мать схватили и потащили в свою землянку, но она здоровая была и сильная, отбивалась и орала благим матом...
На лице Лавы не дрогнул ни один мускул. Она говорила тихим, спокойным голосом и смотрела мимо него в стену.
- Они хотели её изнасиловать. У отца не было оружия, но он тоже был сильный, а немцы о нём даже не догадывались. Они затащили маму в землянку, а она всё орала и орала. Отец бросил коня и побежал её выручать. У входа увидел автомат. Наверное, кто-то из немцев, увидев голую девку в реке,забыл про всё на свете...
... Отец всех убил, а мать, дура, сидела и плакала, а потом убежала. Отец сидел один в землянке и не знал, что ему делать. Потом немцев покидал в Дон и погнал коня в станицу. Это случилось утром, а днём начался бой за станицу, и наши выбили немцев. И вот так случилось, что мама нашла отца... Всех жителей погнали собирать трупы после боя, и мама натолкнулась на отца. Он был ещё жив...
Лава смолкла, как споткнулась. Спросила его:
- Я ещё выпью, можно?
- Пей! - согласился он.- Я ведь это для тебя принёс.
Она выпила и поела. Чиппи спал, растянувшись на диване.
История родителей Лавы заинтересовала его, и он боялся, что гостья, увлечённая выпивкой, перестанет рассказывать, но Лава продолжила:
- Мать спрятала отца в погребе и выходила его. Молодая была и плупая, не знала, чем это может для них закончиться. Она его не только выходила, но нашему языку научила. Долго он сидел в погребе, и они не знали, что делать. Немцев уже далеко загнали, а он всё ещё сидел. Мать говорила, что он был худой и весь в волосах, чёрный - совсем не похожий на человека. Потом родилась я. Он и дал мне это имя - Лавиния. Оказывается, так звали в Италии его бабушку. С моим рождением жить стало совсем трудно, и отец решил объявиться властям. Они вместе пошли в соет и всё рассказали, но отца всё равно забрали. Если бы не я, мать тоже бы забрали, но у неё на руках была я. Жили мы очень плохо, а кто в ту пору жил хорошо? С голодом ещё можно бороться, но вот с людской злобой жить невыносимо. Я с детства хлебнула горюшка от людей столько, что на две жизни хватит.
- А что же стало с итальянцем? - не удержался он.
- Его посадили. Случайно мать узнала, где их держат, и поехала в тот лагерь, но ничего не добилась. Правда, отца она видела, когда их на работу вели. Военнопленные восстанавливали шахту и отец с ними. Мать потом к нему часто ездила. В городе поменяет продукты на тёплые вещи и ему везёт, а сами мы частенько спать ложились голодными. Если б не бабушка, царство ей небесное, то я с тобой сейчас не разговаривала был. Лихо было. Она мне кукол из тряпок делала, глазки углём рисовала. Мы с ней ходили на станцию собирать уголь вдоль дороги. Там дежурил хороший милиционер - он нам с бабушкой разрешал, а других гонял...
Перед самым концом войны в станицу вернулся Василий Никитич Толмачёв. Он был без руки и лицо обгорелое. До войны он эмтеэсом руководил. Хороший был дядька. Так уж случилось, что он к нам повадился, а вскорости мать от него понесла. Что ж поделать, такова бабья доля. Тут станичные бабы и вовсе с ума посходили, а Толмачёва от греха подальше послали на какие-то курсы в город. Хлебнули мы тогда горюшка по самые ноздри. Зимой слух прошёл, что Толмачёв в городе женился и его оставили там на работе. В станицу приехал другой начальник МТС. Мать поехала в город Толмачёва искать. За корзину яиц договорилась с проводником, и он её пристроил в вагоне у тамбура. Ехала ни жива ни мертва - первый раз так далеко от дома уезжала. В тамбуре мужики курили и кто-то харкнул в окно, и вся эта харкотина матери в лицо залетела...
Лава вздохнула и налила ещё в стакан, но почему-то не выпила. Повертела в руке и поставила на стол. По оконному стеклу тарабанил дождь. Было уже заполночь.
- Нашла она Толмачёва, ни о чём они с ним говорили, никогда не рассказывала, только он пообещал похлопотать за отца. И похлопотал. Через два года отец вернулся. Длинный, худой, чёрный. Я ведь его совсем не знала. Стали жить мы все вместе. Отца в станице Итальянцем кликали, а имя его было Луиджи. Нас всех итальянцами прозвали. Отец работал скотником на ферме, а мать на подсобных работа. Жизнь стала понемногу выпрямляться, но по весне умерла бабушка, и всё как-то пошло наперекосяк. Мать и так была гулящая, а после смерти бабушки как черти на неё сели. Как-то матери долго не было, и мы легли спать, её не длждавшись. Вот так же шёл дождь. Я хорошо помню ту ночь. Проснулась от крика. Мать орала на отца: "Да откуда ты свалился на мою голову, чёрт нерусский! Лучше бы я тогда немцам досталась. Хто тебя просил вмешиваться? И зачем ты только вернулся? Ехал бы назад в свою Италию, ирод".