Ты не поверишь - отец плакал, а она пьяная была и всё орала и орала ему в глаза всякие гадости. Если б отец казаком был, он бы её в Дону притопил за такие слова, а он стерпел, но до конца жизни её не простил. Объявились как-то в станице вербовщики, на комбинат людей сманивали... Как уж матери удалось - не знаю, но она с ними уехала. Я-то ему родная дочь, а Колько-то поскрёбыш, а он всё равно тянул лямку. И народ, видя его страдания, сжалился... Кто молока принесёт, кто творога. С рыбалки кто возвертается - обязательно к нам зайдёт, рыбой угостит. Тяжко было, но выжили. Я уже в школу ходила, когда мать вернулась с комбината. Не поверишь - он её пустил в дом. "Мать ты ихняя,- сказал ей,- но мне не жена". А она и нам с Колькой матерью не была. Мы её трезвой мало видели. А вот отец не пил вовсе. В станице его уважали, но чтоб он дружил с кем - такого не было. Он нас с Колькой языку учил, песни свои итальянские пел нам каждый вечер. Вообще он хороший был, добрый. А мать зимой до дома не дошла с хутора и замёрзла, а там метель поднялась... Нашли её косточки аж весной. Отец её по браслету признал, он его ей с лагеря привёз. Они их там делали и меняли на сигареты. Простой такой браслетик, из мальницы, а красивый был.
Лава опять смолкла. Ему показалось, что она что-то вспомнила, увидела в своей памяти, но этим не хочет с ним поделиться. Её лицо в обрамлении седых волос, спокойное и безмятежное, поразило его. Он повидал немало страдальцев, и всегда их лица несли на себе отпечаток тяжкого бремени жизни, а Лава... её лицо, всё ещё красивое, умиротворённое женственностью, с еле заметным налётом прожитых лет, не вызывало в нем сострадания, оно не просило, оно жило своей жизнью и смотрело своими чёрными глазами в вечность... Мирская суета дня её не интересовала, не трогала - она принадлежала вечности. Лавиния - итальянская мадонна на берегах Дона.
- Колька утонул в Дону, когда я школу заканчивала. Как раз на том месте, где мать купалась нагишом, когда её отец увидел. Так что схоронили мы Колю рядом с матерью. Мать замёрзла. Коля утоп - две смерти нечаянные, как будто Господь торопился их забрать от греха подальше. Мать-то гонятно, а вот пацана за что? А Толмачёв так ни разу и не объявился. Сказывали, в большие начальники выбился. Мать его любила. С пьяни заголосит в крик и всё его вспоминает, а отца как нет вроде. А в школе я училась хорошо, но дальше учиться было мне заказано - не та биография. Меня и в комсомол еле-еле взяли только потому, что училась я лучше всех в школе. Работала на разных работах...
- А что с отцом потом было?
- А ничего. Жил да жил, пока не помер. Перед смертью меня позвал и сказал: "Ты меня, дочь, прости. За любовь мою прости". Вот так!
- А ты сама? Как твоя жизнь сложилась? Семья? Дети?
- Писатель, ты мне не поверишь, но я ни с одним мужиком в кровати не была.
От изумления он на секунду онемел. Всё, что он о ней слышал от станичников, никак не сходилось с её словами. "Как можно при её образе жизни сохранить телесную чистоту? - думал он. - Но и зачем?"
- Я всю жизнь помню слова матери, которые она сказала отцу: "Лучше бы я немцам досталась. Зачем ты вмешался?" А ведь она права...
Эти слова гостьи совсем его сбили с толку. Если бы это был пьяный бред, то всё можно объяснить, но Лава была совершенно трезвая, говорила спокойно и рассудительно.
- Но он же спас её от смерти... - Его слова прозвучали робко, несмело, он и сам в них не верил.
- Кто теперь знает, что бы было, а вот что сталось - известно. Он пошёл поперек судьбы, а судьба - это Богом очерченный круг. Отец пожертвовал собой ради спасения матери, а всякая жертва - это сопротивление божественному, и Господь покарал мать, покарал и её чадо, зачатое в грехе.
- Почему ты считаешь, что, принося жертву, человек нарушает божественный порядок?
- Все мы Божьи твари и должны жить по его порядку, не изменяя его ход. Жертвы принимает Бог и только ради Бога, но нельзя жертвовать ради твари. Человек не вправе жертвовать собой ради другого человека. Спасти нас или наказать может только Бог. Отец своим поступком вмешался в Божий промысел и тем самым нарушил Божий порядок, и за это Господь наказал и его, и мать, и всех нас.
- Ты считаешь, что наказана Богом?
- Нет! Я живу в чистоте телесной во искупление грехов наших.
- Ты ходишь в церковь?
- Нет. Дом, построенный властью, не может быть храмом. Они разрушили церковь, которую строил народ по велению души своей и в Вере - разрушили Храм, а построили дом не ради Веры, а для власти.