- Во второй половине дня? Да что ты! На рассвете... А тебя вообще здесь не было, Христя. Зачем же говоришь, что во второй половине дня?
Товарищ из района прокашлялся.
- Видите ли, товарищ Никита, вы не совсем правильно понимаете...
- Моя фамилия Цибак.
- Да, товарищ Цибак, речь здесь не идёт ни о чём таком... Только вот товарищ артистка хотела бы узнать всего лишь одну деталь.
Стареющая женщина с красивым лицом печально смотрела на сапожника. Она молчала. Разглядывала сапожника, потом учителя, потом снова сапожника. Медленно достала пачку "Казбека" закурила. Она сидела, окутанная быстро тающими клубами синего дыма, и ждала чего-то. Какого-то слова, знака, подтверждения.
- Вы актриса? - спросила Анна.
- Она актриса. Известная актриса. Её пригласили к нам, и вот заодно... - Бражников смолк и посмотрел на учителя.
Черноволосый парень нетерпеливо повернулся к сапожнику и спросил:
- Это случилось на рассвете?
- На рассвете. К тому времени немцы уже ушли, здесь остался арьергард, человек пять. Они установили пушки в садах на окраине. Как только наши переправились через реку, они тут же начали стрелять. Четыре танка подбили сразу. Ну а к полудню всем фрицам пришёл конец. Был среди них один высокий, лысоватый. У него всё кадык дёргался. Грустный такой немец. Очень боялся смерти. Ему удалось добежать до школы... Ну а там он спрятался в уборной. Пока взломали дверь, он утонул в выгребной яме.
Со двора донёсся гогот гусей. Черноволосый парень уставился на них, а затем спросил Никиту:
- Сколько у вас гусей?
- Не знаю.
Черноволосый бросил взгляд на георгины, потом заговорил вновь:
- Кажется, что их много...
Учитель сконфуженно отвернулся в сторону.
- Бывает больше, бывает меньше,- вмешалась дебелая Анна.
- Вы их продаете?
- Нет. Мы их едим,- сказал Никита.
Актриса вновь закурила. Сапожник рассматривал её руку. У неё были молодые белые руки и старое лицо. Белая рука порхала над кусками слоёного пирога и дешёвыми узорчатыми стаканами.
- Ходил я туда... К этим танкам... Раз двадцать побывал там...
Никита ужаснулся своим собственным словам. Прикусил язык. Он не хотел, чтоб об этом знали. И решил, что будет молчать. Пусть Христя говорит, что хочет, он же больше не скажет ни слова. Никита глядел на руки актрисы, белые руки, гладкие, как мех горностая, такие благородные... И внезапно почувствовал, что его рука, сжимающая под столом серебряную ложку, взмокла. В смущении он заговорил снова:
- Я ходил туда из-за резины. На первом танке вся резина сгорела, но у остальных трёх колёса остались целые. Взрыв порвал лишь гусеницы. Я брал с собой ножовку и зубило. Чтоб колесо спилить, целый день уходил. Металл раскалялся на солнце. Да и вонь стояла такая. Танкисты-то в этих машинах сгорели, да, видать, не полностью... Иной раз, бывало, как порежешь себе руку... ну, думаешь, смерть пришла. В то время много говорили о трупном отравлении. А дома я резиновые обода с колёс разрезал на полосы сантиметров по двадцать пять. Смастерил себе деревянные тиски, заточил как следует большой хлебный нож и нарезал из этих полос заготовки. Таких резиновых подошв у меня больше никогда не было.
Никита обращался теперь только к актрисе. Товарищ Бражников медленно, с натугой курил. Морщины на лице актрисы расправились. Она сидела бледная, курила и не сводила глаз с сапожника.
А Никита вспоминал всё новые и новые подробности.
- Однажды в третий танк влез пацан с Базков и подорвался на гранате или на чём-то ещё. Погиб... Я тогда целую неделю не ходил, ну а потом всё-таки снова потащился. Подошвы-то нужны были. Крайний танк наполовину сполз назад, в реку. Приходилось работать по колено в воде. Я тогда очень боялся... И всё-таки продолжал ходить. Два года жили мы за счёт этих танков. Там ещё оставалось три нетронутых колеса, но эти колёса в воде стояли, до них трудно было добраться.
- Осталось что-нибудь от этой резины? - спросил черноволосый парень.
- Нет, не думаю, чтоб осталось...
- А вы поищите,- попросила актриса.
- Пошукать можно,- согласился Никита и поднялся, опустив ложку в простоквашу.
Сапожник снял ключ с гвоздика на дверном косяке и во главе всей процессии направился в мастерскую. Он долго возился с висячим замком и железным засовом. Мастерская была крохотная, затхлая, насквозь пропахла кожей и резиной. Дверь оставил открытой. Хлынувший в каморку дневной свет явил гостям кучу поношенной обуви, полки, инструменты.
- Даже не знаю, где и шукать?
- Может быть, в шкафу или на шкафу? - подсказал Христя.