Ничего она мне не ответила, а только посмотрела мне в глаза долгим-долгим взглядом, поцеловала в щеку и прошептала:
- Пошли домой.
Зажили мы небогато, но дружно и весело. В одной комнатенке было нам, конечно же, тесно с детишками. У меня еще деньжата были на книжке, но маловато, на мою задумку не хватало. Пошел я по родственникам - не дали. У всех свои заботы. Так мы ее комнату продали, мои добавили и уехали жить в деревню. Справный домик купили, сад, огород. Я свою Клавдию не узнавал. Умелица. И на кухне молодец, и в огороде поспевает - все у нее ладится. Детишки растут. Я им сразу сказал, чтоб звали меня, как им сердце подсказывает, а мне они дети - сын и дочь. "У вас батя есть, и вы должны его знать и уважать как своего отца".
Это в беде дни тянутся, а в радости годы летят. Пришло время сына в армию провожать. И слезы, и радость в доме. Увез его воинский эшелон на восточную границу. Тихо в доме стало. По ночам Клавдия плачет за сыном. Я ей всякие слова говорю, успокаиваю:
- Ты должна гордиться сыном. Это честь для мужика служить на границе, а вернется - женится, а там и внука нам соорудит.
Эх! Не знал я, дурак, о каком внуке говорю.
В том же году и дочка вышла замуж. Привела в дом парня из соседнего хутора, Диму. Еще на свадьбе я заметил ее, Клавы, взгляд на него. Такой, как когда-то на меня смотрела...
Стали жить вместе.
И как-то, знаешь, незаметно Дима-Димочка, так егоо Клава величала, стал хозяином в доме, а я все чаще в сарае на топчане. Там у меня что-то вроде слесарной мастерской было. Без Димы не обедаем. Без Димы в доме тишина, а он на порог - она, Клавдия, оживает и щебечет, щебечет, с него глаз не сводит, а меня все это шилом колет прямо в сердце. в сердце, в сердце...
Запил я. Сначала помалу, а потом и вовсе взапой. А на меня и нет внимания. Уже к обеду не зовут, баню без меня топят, как лишний я в доме.
Как-то раз выползаю я из своего сарая опохмелиться, а она с Димочкой у кухни сидит. Дочка с утра уехала в райцентр к врачу, беременная она была, а все ж одна поехала - он за ней не увязался.
- Воркуете, голубки.
- Ты уже пропался. Есть будешь? Суп на плите.
- А ты поднимись и подай мужу, или охота ко мне пропала?
- Ее и не было - охоты.
Тихо так говорит, спокойно и в глаза не смотрит. В башке моей то ли хмель вскуражился, то ли зло какое, а может, обида... Схватил я ее за руку, хотел с места сорвать, да в это время Дима-Димочка меня кулаком с ног снес. Очухался я на земле весь мокрый. Это они меня водой в чувство приводили...
А что здесь хитрого? Мне за пятьдесят, а ему двадцать три. За моей спиной война и воркутинская шахта, а он, сука, в сытости прожил на дармовом хлебе.
Очухался. Башка гудит, а они, как прежде, рядком сидят. Дима заметил, что я глазами блымаю, и говорит мне:
- Если ты еще раз, урод, маму Клаву тронешь,- я тебе руки поотрываю и спички вставлю.
Поднялся я и поплелся куда глаза глядят. Пришкандыбал к корешу своему Сереге.
- Ты че? - говорит Серега. - Где это по габаритам не прошел?
- А что?
- Да у тебя вся харя в кровище.
Сообразили мы с корешем. Одну, вторую белоголовую, а все хмель не берет. У него тоже с жинкой разлад. Уехала от него в город и детей забрала. На третьем пузыре мне Серый и говорит:
- Я знаю, кто тебе морду своротил. Зятек.
- Откуда?- спрашиваю.
- На День рыбака пьянка была у них на прудах, а после они на хате у Верки Золотухи продолжали. Он, Хевря и Артем. А из баб была сама Верка, ее сестра и Зинка Давалка, в общем, все местные бляди.
- Я ту при чем?
- Так вот там он и хвалился, какая у него теща веселая и добрая.
- Добрая? - спросил я Сергея, а сам уже все понял.
- Да! Добрая! - заорал Сергей. - Вся деревня знает, а ты не знаешь. У меня, говорит твой зятек, жизнь райская - с молодой слезу и на старуху. Потечет молодая, а у меня рядом есть старая. И эта старая злее молодой.
- Врешь, сучонок!
После этого жизнь моя прекратилась. Я уже окончательно перебрался в сарай и носа оттуда не казал. Думал, что заработаю денег и уеду, а как заработаю,- все пропивал. Они меня просто не замечали. Дочка иногда зайдет, полюбопытствует, когда я пить брошу, или сигарет принесет.
А вскорости ей пришло время рожать. Дима-Димочка был на работе, и мне пришлось везти ее в центр к врачам. В больнице я не выдержал и заплакал, а она мне:
- Папа! Не плачь. Я рожу вам с мамой внучка. Все будет хорошо.
Никогда она меня папой не называла, а тут... как чуяла что.
Вернулся я вечером. Впотьмах. В доме света нет. А с веранды голоса. Клавдии и его, Димочкин.