Давно смолкли голоса на острове и ночь опустилась на землю, окутала все мраком и тишиной, а небо рассветило сонмищем звезд. Давно погас костер, еле-еле мерцали его угли, с реки потянуло прохладой. "Странное дело,- подумал Василий Алексеевич,- в городе я после десяти вечера уже укладываюсь спать, а здесь сна как не бывало".
Он разложил спальник под кустом шиповника, но не лег и неожиданно для себя стал ходить вдоль уреза воды по берегу. Тишина ночи была обманчива: в реке плескалась рыба, с холма доносились звуки ночных обитателей чащи, и вдруг Василий Алексеевич почувствовал, что он не одинок в этом ночном подлунном мире. Вокруг была жизнь, и кто-то шуршал в траве, перелетал с ветки на ветку, плескался в темной реке.. жизнь продолжалась в темноте летней ночи, и он был частицей этой жизни. Он не один! Как приятно сознавать себя в этом мире, чувствовать себя в его гармонии и принадлежать ей... любить ее! "А что же есть любовь,- спросил себя художник,- истинная любовь к жизни? К жизни, которая не идеальна, к жизни в мире, который полон пороков... Истинная любовь - это не физическая страсть и, уж конечно, не романтика. Настоящая любовь - это способность принять все - все то, что было, что есть и что будет. Принять все это и дорожить этим как самым ценным состоянием своей души".
А утро было обычное, хлопотливое. Ему некуда было спешить, но он суетился, собирая вещи в рюкзак, как будто спешил и боялся опоздать на что-то важное, встречу или событие. Рассвет робок и печален. Ночные существа уснули, а дневные жители еще не проснулись. С реки растекался беловатый туман и путался в кустах на холме. Ночь закончилась, но день еще не наступил. Василий Алексеевич торопливым шагом по еле заметной тропинке, виляющей промеж кустов, поднимался по холму к станице. Пропел петух где-то рядом, и ему вторил другой, потом третий... птиц поддержали собаки. Василий Алексеевич уже шел по станице. От быстрого шага его тело разогрелось, утренняя прохлада врывалась в грудь при каждом вдохе, художник сбавил темп. На развилке некоторое время отдохнул на сваленном столбе. В станице меняли деревянные опоры на железобетон, и отслужившие свой срок столбы валялись там и сям. Пропитанные креозотом, они были никому не нужны, а так бы их давно растащили по куреням станичники.
Василий Алексеевич завел машину, сложил вещи в багажник, закурил и вновь почувствовал прохладу утра. Швырнул окурок под ноги, затоптал его и уже повернулся к машине, как услышал чей-то голос:
- Молодой человек, вы не в сторону райцентра путь держите?
Карнач обернулся. В двух шагах от него стоял старичок. Художника поразил вид незнакомца: шляпа давних времен, двубортный костюм и галстук, таких он давно не видал...
- Нет. Я в город,- ответил Карнач.
- Жаль,- отозвался старик. - Быть может, вы меня хотя бы до шоссе подбросите? Не беда, что по Новой дороге крюк, но я так спешу.
Василий Алексеевич хотел спросить старика, куда это он спешит в такую рань, но решил - у каждого свои проблемы.
- Садитесь! - предложил Карнач старику.
- Одну минутку,- попросил незнакомец и исчез в утреннем тумане.
Карнач сел за руль. Старик подошел к машине с хозяйственной сумкой. Из ее расширенной пасти торчал молочный бидон.
- Вы позволите? - спросил старик.
- Валяйте! - разрешил Карнач.
Дед устроился со своей поклажей на заднем сиденье. Карнач не удержался:
- И куда это вы в такую рань с багажом? В гости к внукам?
- Не угадали. Не дал мне Господь детей, а значит, внуков нет. К жене в больницу. Мне надо успеть ее покормить.
- Покормить? - удивился Карнач.
- Да, покормить.
- Извините, а что с ней? - спросил художник, а сам подумал: "Тебе, старче, уже самому лет сто, а ты еще про жену думаешь".
- У нее, знаете ли, болезнь Альцгеймера.
Они уже подъеззали к перекрестку и Василий Алексеевич, удивленный своим необычным пассажиром, повел машину по Старой дороге к райцентру. Спросил у старика:
- Болезнь Альцгеймера? А что это?
- Знаете, молодой человек, это препоганая болезнь.
- Все болезни препоганые,- согласился с пассажиром Карнач.
- Да, все. Но эта мерзость особенная. Жена последние пять лет меня не узнает.
- Как? - удивился художник.
- Она даже не знает, кем я ей прихожусь,- грустно сказал пассажир. Его голос дрогнул.
Изумленный, Карнач воскликнул:
- И вы все равно ходите туда каждый день, даже несмотря на то что она не знает, кто вы! Ведь ей безразлично, кто ее утром накормит. Она не воспринимает реальность, и для нее вас просто нет.
Старик улыбнулся, по-отечески похлопав художника по плечу, ответил: