Он подошел к воде. Она была теплая-теплая. Он погрузил в нее ладони, зачерпнул и поднес к лицу.
В этом месте Дон был широк, но Беркут смело шагнул в воду и поплыл в сторону острова. В молодости получалось, подумал он уже на середине реки. Остров приближался зеленой стеной леса и узкой золотистой полоской пляжа. Течением его снесло к камышам, и на берег он выбрался чуть усталый, но довольный собой. Блаженно растянулся на горячем песке. На берегу увидел девушек. Они его из-за камыша не видели.
Девушек было три. Тела их уже стали коричневыми от загара, лбы и животы блестели в лучах солнца. Самая младшая, худенькая девушка была и самой неспокойной. Она то на один бок поворачивалась, то на другой, то, раскинув руки, томно замирала, словно хотела вобрать в себя все солнце. Худенькую девушку две другие называли Настя, она была моложе их, и они слегка опекали ее.
Настя легла на бок и стала смотреть на воду. Течение в реке было едва заметно. Стрекозы у берега пили воду.
- Пошли купаться,- предложила Настя и села.
Девушки открыли глаза, молча посмотрели на нее. Настя провела рукой по груди, потом поглядела на своих подруг. Их тела были загорелые и сильные, а бедра - полные, округлые. Настя нехотя поднялась, снова поглядела на подруг. Те все еще лежали на горячем песке.
- Ну пойдемте же,- нетерпеливо сказала она. - Остынем немного.
Девушки приподнялись, потом встали. Поправили на себе купальники, которые им уже стали малы. Через несколько минут они все были в воде. Плескались, окунались по шею, а там, где им было по пояс - на расстоянии нескольких метров от берега,- пробовали плавать. И если случайно задевали ногой корягу или попадали в тину, сразу кидались в сторону, и даже уши у них краснели от испуга.
Беркут еще некоторое время наблюдал за девушками, а потом поплыл обратно. Переплыв Дон, он почувствовал усталость и одновременно душевную удовлетворенность. Он был доволен собой и оттого, что видел девушек, возвращался домой, как со свидания.
По пути к дому он вспомнил, как в детстве забегал к добряку Макару, у которого всегда находилось что-нибудь сладкое для пацана, а уж ласковое слово и подавно.
Хата Макара по самые окна вросла в землю и наклонилась на бок. В комнате был земляной пол, давно не беленные стены, местами черные от копоти, особенно рядом с печкой. Здесь разместились кровать, старый шкаф, стол для еды, стальные прутья, колотушки, молотки и небольшой ящик со всякой всячиной - ржавыми железяками, которые всегда могут пригодиться.
Сухощавый старик сидел на железной кровати поверх настеленных на тюфяк потертых, изъеденных молью пальто.
- Здорово, дед! Живой еще?
- Здорово! Но не признаю, кто ты?
- Я Беркута внук. Помнишь?
- А як же. Захоть. Я ишо не помер, у меня ишо дел невпроворот. Старики помирают зимой, когда делать нечего и времени свободного хоть отбавляй. Сидай на стулу. Давай погутарим.
- Давай,- согласился Беркут.
- Ты што, к нам в гости али насовсем?
- Еще не решил.
- Ноне в станице трудно жить-то. Без крепких корней не удержаться на земле.
- Я постараюсь. Думаю, смогу.
- Смоги-смоги, Беркуты завсегда характером брали. Винцы выпьешь? У меня есть трохи.
- Спасибо, диду. В следующий раз.
- Ну, заходь, пока я живой. Бывай.
Дед Макар завалился в свое тряпье и тут же уснул, облепленный мухами.
Дома, на крыльце, Беркут обнаружил кувшин простокваши, накрытый листом лопуха. Сердце его сжалось. Станичники помнили его и приняли. Он устало опустился рядом с крынкой, и робкая слеза скатилась по его щеке. Он смотрел на запустелый двор, подгнившую изгородь, на солнце, уже искавшее себе место за Доном, терпеливо копаясь впамяти. Но ничего больше вспомнить не мог, лишь внутри что-то ныло. Нет, не рана, а невозвратимая молодость. Он теперь знал: тот, кто молод, - силен и счастлив. Но когда он был молодым, это было ему еще не известно. Вот что болело в его теле: и в мозгу, и в жилах, и в душе.
Д О М.
У Шамана ломали дом. Не то что ломали, а Шаман решил дом перестроить на свой лад. После смерти жены он остался с пацаненком лет десяти на руках, мизерной пенсией и в старом доме, который вот-вот развалится от долгих осенных дождей. Мужики собрались все или почти все: кто хотел заработать, кто выпить, а кто и вовсе от безделья. Судили и рядили суток трое - как же все устроить без досок, балок, гвоздей, шифера и вообще без ничего, с одним ржавым топором. Купить стройматериал у Шамана не было средств, а инструмента отродясь не водилось.