- Самогона я наварю,- пообещал Шаман,- жрачка ваша - у меня не полковая кухня.
- А струмент? - поинтересовался Плёх.
- С собой несите. У тебя вот что есть?
- Коса без ручки и баян без клавиш,- зло огрызнулся Плёх. - Я срумент усю жизнь наживал и на твоих хоромах губить яво не желаю.
- Дурак, ты, Плёх,- не обиделся Шаман. - На дворе конец века, а ты за ржавую пилу ухватился.
- А по мне - хоть конец света,- не сдавался Плёх. - И пила у меня не ржавая. Прошлую зиму я с Николашей этой самой пилой три ствола акации распустил. Ржавая! Сказанул.
Спор прекратил Мадьяр.Вообще-то он никакой не мадьяр, а просто служил срочную в Венгрии, и хотя это было уже сто лет назад, он частенько об этом вспоминает. Оттого и Мадьяр. В станице мало кого кличут по имени - у всех или почти у всех есть прозвища. Например, почему Шаман - очень даже просто: шаманит на самогоне, то есть разбавляет до градусов мочи молодого порося. Первую литру он нальет хорошей, а как клиент созреет, он ему втуливает своей шаманки, а деньги берет, естественно, как за товар первостатейный. Знают мужики, что Шаман шаманит, но идут к нему. У Шамана дверь завсегда открыта - и в день жаркий, и в ночь темную. А Плёх? И тут все очень даже просто - фамилия его Плёхов. Степан Никанорович Плёхов - это долго, а Плёх коротко и ясно. Или, например, Витя Баркас. В жизни он Шершнев Виктор, а баркас артельный утопил со всеми снастями - и стал в одночасье Витя Баркас.
Уклад станичной жизни складывался веками. Хоть и рушили его большевики, казня казаков напропалую, но корней донской вольницы не оборвали. Мозгов-то много затуманили, а вот уму-разуму не научили. Да, казак жил с набега, но в родной станице не крал, а ноне чуть обернулся, зеванул - и все, пиши пропало, остался без портков. В ту осень Михай и Чертан - двоюродные братья, привезли на наемной машине два мешка сахара из центра. Пока первый мешок заносили в хату, второй уперли прямо с крыши автомобиля. Водила только зенки вылупил: "А я думал, что это ваши парни". Братья вместо расчета дали водиле по морде и к утру пропили с горя весь сахар.
А сахарок-то, к слову надо сказать, они притаранили Бразильцу. Да, и такой имеется в станице. Правда, живет особняком, на окраине. Низкорослый человек с белой бородой, угольно-черными глазами, шоколадного оттенка кожей. Торговал самогонкой дешевле, чем остальные, но внакладе явно не оставался. Мог принять гостя и на дому, налить стакан-другой, и глаза его при расчете метались, точно встревоженные птицы. А был еще народец вовсе ничем не отмеченный, как только пьянством беспробудным или врожденной природной дурью.
Станица хирела, на улице из двух десятков домов жилых, почитай, хат пяток наберется. Кто на шахту, кто на фабрику текстиля, а некоторые и вовсе за Урал подались по вербовке. Остались такие, кому некуда или лень мешает седалище от лавки оторвать. Вот и Шаман! Куда ему с пацаном и с туберкулезом? А хата течет. Еще при живой Любке, жене своей, они перебрались с верхов на низа. Так то когда было. Пришло время хату чинить. Собрал Шаман, кто пришел.
- Вина ставлю, хоть залейся, заместо воды. В обед на рыло стакан самогона. Куревом обеспечу, но я вам не Саввиди, чтоб без халявы. Бригадира сами себе избирайте, а я уж с него спрос держать стану.
- А ноне поставишь фляжку винца? - спросил Лохмут.
- Тебе-то за что? - встрял Плёх. - Лучше расскажи, как ты чуть не втоп, дурья твоя башка.
- Поплавать ужас как хотелось. И жара какая была! Думаю, пару заплывчиков сгоняю, и довольно с меня, а течение как понесет - и прямо к дамбе. Там тьма кромешная и что-то гудит все время, заунывно так гудит. Хочу темп прибавить, а меня в сторону куда-то тянет. Потом, чую, и в глубину потащило, будто в воронку угодил. И вдруг - бац! Бетонная стена. Пробую зацепиться - куда там... только руки ободрал.
Кричать начал. Думал, услышит кто, прибежит на помощь. Думать думал, но и боязно было. Перестал кричать. Попозже-то сообразил, что голоса моего из-за гула и не слыхать. Ну, думаю, пропал. Опять пытаюсь плыть. То ли от страха, то ли еще от чего, но сил вроде прибавилось. Долго барахтался, пока не выбрался за дамбу. Только успел ухватиться за поручень, сознание потерял. Хорошо еще, пальцы судорогой свело, я и повис, точно нетопырь. Очухался, смотрю - посинел весь.