- И какого рожна?!
- Тебе, Плёх, это не понять. Я же говорю, не могу без воды. А ты и в баню раз в году ходишь, а Пасху.
Еще с полчаса мужики гутарили о том и сем, но Шаман никак не ставил за уговор заветную фляжку винца. Солнце уже перевалило за полдень. В хате от накуренного чада нечем было дышать, но мужики упорно высиживали желаемое, получалось вроде, как Азовское сидение.
Чертан решил тему приблизить и начал:
- Раз по весне братан говорит мне: "Давай, мол, сходим за вином. У меня дружбан в Мелиховке, а у него вдова знакомая, уж больно доброе вино держит". Ну, мы и мотанули. А вдова и будь на месте. Перепробовали у нее все вина, потом из одной бочки набрали в бутылки. Говорим, дескать, выпили бы сверх того еще чуток, прямо здесь же, если можно, конечно. У вдовы бутылок не оказалось. Так она взяла, в деревянную лохань отмерила четыре литра и кружку дала красную, в крапинках. Метрах в десяти от погреба акации росли. Вод под ними мы и устроились на травке. Лоханку с вином рядышком поставили и кружку тоже, потом торбу свою развязали. А в ней колбаса копченая, сало, всякие там соленья. Закусваем, толкуем о том о сем, а как в горле подсохнет, мы, значит, кружкой-то в лохань. Сидим, потягиваем. Солнце в лохань попало - так, поверишь, вино снизу доверху засветилось. Я такого золотистого вина отродясь не видал. Сижу себе, на вино пялюсь да сквозь него деревянную клепку на дне увидел. На совесть сработано было. Все думал: кто бы это мог так сработать?
- И кто же? - оживился Мадьяр.
- А не знаю. Больше ни разу не ходил. Братана дружбан - тот на шахту подался и там сгинул, погиб, значит, в обвале.
- И чё их, дурней, по свету носит? - Михай решил поддержать братана в беседе. - За красивой жизнью бегают? Эх, и ничегошеньки-то они не смыслят в красоте! Наш Дон один чего стоит: река-то - глаз не оторвать. А поля кукурузные на том берегу... А про акациевую рощу забыли? Ведь по ней походишь - будто сызнова народишься, а заодно и уму-разуму неберешься, хоть что-то да поймешь из этого мира, в котором мы живем.
Шаман крякнул. Обтер усы коричневыми от никотина пальцами, обвел взглядом публику... и пошел в чулан. Нацедил фляжку вина, крикнул: "Плёх!" Того звать по два раза не надо. Мужики загалдели, лица их посветлели от предвкушения выпивки. Закурили.
После первого стакана разговор вернулся к постройке дома, будто они уже его сломали и теперь осталось сгондобить новые верха.
- А че передали по радио, слыхали? - спросил уже захмелевший Плёх.
- Чаыо?
- Да ну тебя с твоим радио.
- Не, правда. Чё негры творят, слыхали?
Мадьяр на правах бригадира потребовал: расскажи!
Плёх нацедил стакан, выпил.
- У них там, в Африке, полный базар. Лумумбу убили, а его министру, какому-то Мулеле, вообще один солдат вырвал сердце и сожрал. Во гад!
- Так они же негры.
- Один черт - черные.
По домам разошлись поздно, уже в темноте. Сговорились собраться рано утром, принести инструмент - кто что имеет. Братья направились к Бразильцу, взять в долг, а Плёх и так ушел еле волоча ноги.
Много с тех пор утекло воды в Дону. Минули вёсны и студеные зимы. Шаман умер в районной больнице от туберкулеза, а его сына увезли в интернат. Дом развалился до основания, двор зарос бурьяном. Все ушло, сгинуло в потоке безжалостного времени, но разведенный самогон до сих пор называют "шаманка".
К О М М Е Р Ц И Я.
Небесная лазурь сияла ослепительной чистотой. Красота неописуемая! Над берегом парили чайки, время от времени камнем бросаясь в воду. Тусклым золотом мерцал песок. Вдалеке, к северу, ярко зеленели виноградники. В такой изумительный день хотелось жить и жить. Хотелось любви и счастья.
Сереге хотелось выпить. Ох, как хотелось!
Поутру Светка зарезала курицу, опотрала, завернула в белую тряпицу. "Смотри не пропей!" - сказала Сергею и, собрав детей, повела в садик. Сергей грустно смотрел в окно. Курицу пропивать было нельзя, курица - это продленный больничный, а выпить хотелось. Ох, как хотелось!
Станичники разбрелись по работам. Улицы опустели. В густой дорожной пыли копошились куры, сновали воробьи. Лениво перебрехивались собаки.
В амбулатории врачиха сунула Серегину курицу к себе в сумку и молча продлила больничный, протянула Сергею. "Но это в последний раз",- сказала и отвернулась.
Желание не пропало, а усилилось. Солнце припекало. У амбулатории в тени каштана сидели две старухи, о чем-то шептались. "У этих бабок и рубля не выпросишь", - подумал Сергей и побрел к Дону, решил искупаться. С притопленной баржи Колек удил рыбу. Сергей присел рядом, закурил.