- Ну, что? - спросил Пек.
- Что-что? - уставился на Пека Колек. - Бублик и есть бублик. На вот - держи свою сотню.
- Так я ж давал сто двадцать,- обиделся Пек.
- А самогон?
- В общем-то ты прав, только вот шо жинка скажет.
- На то у тебя голова есть. Скумекаешь.
Закончив дискуссию, троица отправилась опять к Мишке. Отоварились и устроились в тени под сливой. День потихоньку клонился к вечеру. Над станицей висело тяжелое, свинцово-серое небо. От реки потянулась прохлада. Пек, подложив дровеняку под голову, сладко подремывал, чему-то улыбаясь, Серега с Кольком уже в большом подпитии и переговорившие на все возможные темы станичной жизни, рассуждали о политике, которая по мнению Сереги, была главной виновницей их жизни.
- Так все же, что такое политика? - допытывался Серега.
- Политика? - переспросил Колек. - Ты комара выдел?
- Видел,- удивился Серега.
- А это,- Колек переломил правую руку левой в локте,- это у камара видел?
- Нет!
- Так политика еще тоньше... наливай!
Самогон лился песней, но кончились сигареты. Кореша раскурили последнюю "Приму", загрустили. О том, что вовсе не было закуски, они даже не вспомнили, а вот без курева хана!
- Пойди к Мишке, строчни пару сигарет,- сказал Колек без надежды в голосе.
- Не. Иди ты,- уперся Серега.
Колек встал, потоптался, вздохнул тяжело и поплелся к Мишане. Сереге взгрустнулось - он знал, что ночью проснется с желанием опохмелиться, но в полторашке было чуть-чуть...
Вернулся Колек и протянул Сергею бысок.
- Вот гад! Говорит, самому мало. Мы за сегодня ему сколь денег-то уже пропили, паразиту.
- Надо идти шукать,- сообразил Серега. - Может, к Петровичу?
- Боле некуда,- согласился Колек. - А с этим что делать? - Он кивнул на спящего Пека.
- Шо делать? Спит - пущай спит.
И кореша, слегка покачиваясь, направились к Петровичу.
На перекрестке у балочки навстречу им нарисовалась Светка - жена Серегина.
- Опять нализался? - сходу в атаку рванула Светка.
Серега не успел и рта открыть, как Колек открыл свой:
- Не, Света. Мы по-хорошему. Мне вот Степа свитер подогнал, а он мне мал. Так я его Сереге - по дружбе. Всего-то за сто пятьдесят рэ. Лукай совсем новый, и мы его уже и обмыли. Гляди!
Светка развернула сверток. Прикинула свитер на мужа. Думала недолго.
- У меня с собой только сотня.
Колек для понта помялся-помялся и согласился.
- Давай сотню, где наша не пропадала. Знаешь, и обезьяна с дерева падает.
- Чё? - спросила Светка.
- Ничё, бабки давай.
Светка отдала деньги, забрала свитер.
- А ты охломон,- обернулась к мужу, - ступай домой. Я до матери и скоро буду.
- Ага,- кивнул Серега и порулил за Кольком в овраг.
А Светка, протопав десяток шагов в сторону материнского дома, обернулась и зашагала к Зойке. "Черта ему лысого, а не свитер. За все лето рубля не принес, алкаш".
Зойка и ее соседка Марина сидели на лавочке у Зойкиной калитки. Лузгали семечки и перемывали кости кому ни попадя.
- Зой! - крикнула Светка. - Подь сюды.
- Чего? Сама ступай к нам, али дело какое?
- Да, дело у меня к тебе.
Зойка оторвала свой пышный зад от лавки и степенно направилась к Светке.
- Чего?
- Мужику своему обнову не возьмешь?
- А чего?
- Свитер. Моему оболтусу привезли с города, да он ему не в пору. И дешево, хоть и новый.
- Сколько? - сообразила Зойка и протянула руку к свертку.
- Двести! - выпалила Светка.
Зойка развернула сверток, виду не подала, свернула губы в куриную гузку.
- А может, за сто пятьдесят?
- Не. Надо двести.
- Давай,- согласилась Зойка. - Только сегодня дам сто, а сотню с получки.
- Лады.
Зойка забрала свитер и пошла в дом за деньгами. Вернувшись, отдала Светке сто рублей и опять уселась на лавке рядом с соседкой.
- Чего хотела? - спросила Марина.
- Коммерция,- многозначительно ответила Зойка. - Сплошная торговля, прости господи!
П О Ж А Р.
Не приведи господи пожар, а в нашей глухомани тем паче. Загорелся дом Женьги Овалова как раз в последнюю ночь января, а день тогда был тихий, с легким морозцем. Станичники привыкли к пожарам, как привыкают ко всему неизбежному в этом мире. Да оно и понятно - за зиму пять домов сгорело и в одном из них немая Степанида, станичная полудурочка. Говорят, она сама себя и спалила... Мало ли что говорят, а человека нет - дурень не дурень, а все ж Божья тварь.
Где-то за полночь Настя услышала стрельбу, а зыркнув в оконце, увидела зарево. Не испугалась, кинулась во двор, как была, в ночной рубашонке. Половина неба в кровавых подтеках, треск от рвущегося шифера на всю округу. Настя назад в дом за шубейкой и кричит отцу: