По замыслу вождя, странам Восточной Европы вовсе не обязательно было идти к социализму под руководством коммунистических партий. Коммунисты рассматривались Сталиным в качестве важнейшего, но отнюдь не главного элемента восточноевропейской системы. Он решил сделать ставку на политиков-центристов, свободных от ориентации на марксизм. Так, Сталин считал ключевой фигурой новой Чехословакии патриота-центриста Э. Бенеша, который ратовал за немарксистский вариант социализма («национальный социализм»). Аналогичное отношение у него было к таким немарксистским и нелевым политикам, как О. Ланге (Польша), Г. Татареску (Румыния), 3. Тильза (Венгрия), Ю. Паасикиви (Финляндия).
Но усиление конфронтации с Западом (по вине последнего), а также выбор многими несоциалистическими политиками Восточной Европы сугубо прозападной ориентации подвигли Сталина взять курс на установление там господства коммунистических партий. Кроме того, некоторые из восточноевропейских лидеров прямо-таки подталкивали советское руководство усилить политику безжалостного давления на политических оппонентов коммунизма, да и просто на представителей тех социальных слоев, которые не очень «вписывались» в новый строй. Так, лидер венгерских коммунистов М. Ракоши в апреле 1947 года рассказывал Молотову об очередном раскрытом «заговоре контрреволюционеров» и при этом сетовал: «Жалко, что у заговорщиков не оказалось складов с оружием, тогда могли их крепче разоблачить… Мы хотим разгромить реакцию и снова поставить вопрос о заговоре. Сейчас нам известно более 1500 фашистов… Это — расисты, профессора, представители интеллигенции. Мы должны их удалить». Характерно, что Молотов пытался образумить Ракоши, выражая некий скепсис в отношении его левачества: «Значит, большая часть венгерской интеллигенции замешана в заговоре? Если вы пойдете против всей венгерской интеллигенции, вам будет трудно».
Весьма возможно, что Сталин несколько поторопился с коммунизацией Восточной Европы, однако это его решение диктовалось накалом геополитического противостояния.
Вообще Сталин долгое время не разрушал мосты даже после провокаторской речи Черчилля в Фултоне. Какой-то период после этого советское руководство метало стрелы критики в «англо-американскую реакцию», противопоставляя ее некоей прогрессивной тенденции, якобы существующей в западном истеблишменте. Сталин лично вычеркивал из проектов речей любые упоминания об «англо-американском блоке».
При этом его, конечно же, нельзя поставить в один ряд с руководителями времен перестройки и ельцинизма. Они хотели, чтобы Россия вписалась в мировую Систему на правах младшего партнера. Сталин же гнул линию на паритет. Он не ослаблял армии, не допускал в страну иностранного капитала, не распускал «пятые колонны» в лице компартий.
Не менее показательна, в данном плане, политика Сталина на восточном направлении. Он был категорически против коммунистической революции в Китае.
Вот один из примеров. В декабре 1936 года против лидера китайских националистов Чан Кайши выступил один из его военачальников — Чжан Сюэлян. По сути, это был мятеж, который окончился удачей. Чан был взят в плен, и от него потребовали изменения политики (потом высокопоставленного пленника все же отпустили). В стане китайских коммунистов началось ликование, причем красные требовали казни Чан Кайши. Однако в Кремле рассудили иначе. Сталинское руководство расценило мятеж как «очередной заговор японских милитаристов, ставящих перед собой цель помешать объединению Китая и подорвать организацию сопротивления агрессору». Все были в недоумении, ведь получалось, что СССР становится на сторону националистов — злейших врагов китайских коммунистов. «Значительно позже вскрылись истинные причины такого шага Москвы, — сообщает биограф Мао Цзэдуна Ф. Шорт. — В ноябре — и Мао никак не мог тогда знать об этом — Сталин решил предпринять новую попытку превратить гоминьдановское правительство в своего союзника… В Москве уже шли секретные консультации по подготовке советско-китайского договора безопасности. Арест Чан Кайши смешивал Сталину все карты. Для Сталина сомнения КПК ровным счетом ничего не значили: интересы первого в мире государства победившего социализма были превыше всего» («Мао Цзэдун»).