— Вы уверены, что до этого никогда его не видели?
— Собственно говоря, чего вы от меня добиваетесь? — вместо ответа сухо спросила Зина.
— А если бы эта машина не подвернулась?
— Ну что ж, тогда он отнял бы у меня сумочку.
— Только и всего!
— Как вы понимаете, я не стала бы сопротивляться.
— Но он мог бы… причинить вам вред.
— Какой же вы дотошный, однако! — вскричала Зина. — Вы вернулись для того, чтобы меня терзать?
Сбавив скорость, Лоб взял руку девушки.
— Зина, уверяю вас, что это вовсе не входит в мои намерения. Напротив, я хочу вас оберегать.
— А я не нуждаюсь в том, чтобы меня оберегали. Единственное, о чем я прошу, это оставить меня в покое. В кои-то веки раз нашлось местечко, где я почувствовала себя уютно, так надо же — являетесь вы, чтобы все разрушить своими расспросами.
Высвободив руку, Зина отодвинулась от Лоба. После паузы она продолжила тихим голосом, как бы разговаривая сама с собой:
— Впервые в жизни я чувствую себя хорошо… в безопасности… вдалеке от других. Я перестала бояться. И не хочу ни о чем думать. Хочу жить — жить, как все люди.
Она умолкла, уставившись в одну точку взглядом обреченного.
— Как все люди! — повторила она.
До самой деревни Лоб не произнес ни слова. Он поставил машину на площадке, в тени, перед автомастерской. «Симка» была отремонтирована. Механик даже вымыл ее. Зина снова приободрилась и уселась за руль.
— Поезжайте вперед, — сказал ей Лоб. — Я догоню вас. Мне нужно купить кое-какие мелочи.
Он посмотрел ей вслед.
— Какая же она славная, эта малышка, — сказал хозяин мастерской. — Наверное, вы — друг семьи Фонвьей?
— Нет, супругов Нелли.
— Это одно и то же. Мы, местные, всегда называем их Фонвьей. Это фамилия матери мадам Нелли. Мне хотелось бы вам показать, что я обнаружил.
Он повел Лоба под навес, куда были свалены кузова машин, покалеченных в аварии, и вошел в комнатушку, служившую ему кабинетом.
— Смотрите!
Он протянул Лобу тщательно оттертую трубку.
— Видите! Разрез!
— Да, знаю. Трещина от наезда на камень.
— Ничего подобного, — возразил механик. — Я сравнил ее с другой такой же, которой с размаху врезались в кремень, что, к счастью, случается не часто.
Он стал вытаскивать ящики, один за другим, пока наконец не отыскал запропастившуюся трубку.
— Видите, — пояснил он, — надрез не гладкий… Камень искорежил металл… Края прорези в зазубринах… А теперь гляньте-ка на трубку «симки». Она без единой заусеницы, словно специально надрезана лезвием ножа.
— Послушайте, — возразил Лоб, — ну, кому бы взбрело в голову забавы ради разрезать эту трубку?
Механик сдвинул на затылок просаленную кепку.
— Поймите меня правильно. Я не возвожу напраслины ни на кого персонально. А просто обращаю ваше внимание на факт, показавшийся мне странным.
— Похоже, дорогу недавно посыпали гравием…
— Совершенно верно. Однако подача масла в машинах надежно защищена. И нужно специально стараться…
— По-вашему, получается…
— Но Боже мой! — запротестовал механик. — Просто я довожу до вашего сведения… и дело с концом. Вокруг завистников хоть отбавляй, разве я не прав? Им ничего не стоит резануть перочинным ножичком!..
Завистники! Возвращаясь на хутор, Лоб обдумывал это слово. Завистники!.. Нет, не завистники, а преступник, и отныне сомневаться в этом уже не приходится. Лоб вернулся на хутор так быстро, как только мог. Скорее предупредить супругов Нелли! Держать военный совет, поскольку он, в полном душевном смятении, уже продумывал план защиты и, не признаваясь себе, полагался на Филиппа. Тот наверняка сумеет придумать, как отразить удар. Он человек практичный, сметливый, предприимчивый.
Преступник! Нет, сам Лоб не подготовлен к борьбе с преступником. Конечно же не потому, что ему не хватало мужества. Но у него отсутствовала способность давать отпор. Вот почему он испугался. Оставив машину у гаража, он бегом поднялся к дому. Нелли сидел в гостиной один и курил трубку.
— Это злой умысел, — с ходу заявил Лоб. — Трубку перерезали намеренно.
— Да неужели? — воскликнул Нелли. — Пожалуй, такая версия мне больше по душе! По крайней мере, знаешь, что происходит.
Он встал и бесшумно приоткрыл дверь в прихожую.
— Вот они, — шепнул он. — Обсудим после ужина. Давайте все же поедим без треволнений. Сегодня потчуют дарами моря, обжаренными в сухарях. Я вам ничего не говорил.