До пенсионного фонда Зарубин не поехал на трамвае, экономя тридцать рублей, а дошёл пешком, наслаждаясь редкой тёплой погодой декабря. В пенсионном фонде он написал заявление о доставке пенсии на дом, так как почтовое отделение около его дома не имело право получать и выдавать пенсионные деньги. Такие права имело почтовое отделение, которое находилось на значительном расстояние от его дома. Сергея Николаевича подмывало спросить у служащей пенсионного фонда о защищенности его пенсии от судебных приставов, но он постеснялся, так как лицо девушки за стеклом показалось ему красивым. Сделав главное намеченное дело на сегодняшний день, Зарубин направился в ломбард.
Спускаясь в полуподвальное помещение ломбарда, Сергей Николаевич загляделся на акварели, что были развешаны на стенах вдоль всей лестницы, которая вела в главное помещение ломбарда. Эти картины, видимо, все продавались ломбардом, но качество пейзажей местных художников напоминало Зарубину состязание пьяных маляров. Открыв тугую дверь внутрь торгового зала, Зарубин услышал перезвон невидимых колокольчиков. Зал хорошо освещался. У входа на стуле сидел весь седой пожилой охранник в чёрной форме со множеством нашивок, который без интереса недолго посмотрел на Зарубина и вновь опустил взгляд на свои руки, что сцепленные переплетёнными пальцами лежали на его выпирающем животе. В зале, кроме охранника, находилось шесть человек - три посетителя и три работника ломбарда за прилавками. Прилавки представляли из себя застеклённые витрины, а под стёклами этих витрин лежало множество ювелирных украшений, монет, медалей. Все это богатство оказалось аккуратно разложено на красных обтянутых бархатом подушечках. Множество серебряной посуды с ценниками располагалось на полках в стене за спинами продавцов. В зале стояли длинные вешалки, на которых висели слегка поношенные шубы, кожаные куртки и всякая прочая одежда. На стенах всюду висели картины написанные маслом, иконы старые от времени с нечёткими ликами святых и всевозможные графические рисунки на дереве. Зарубин подошёл к концу очереди. Впереди всех стояла сутулая бабушка, которая держала в руках пакет с торчащей из него шубой, а за бабушкой стоял щуплый старичок, за старичком стояла пожилая женщина, которая прищуриваясь пыталась что-то разглядеть в своём кошельке. Зарубин встал за последней женщиной.
- Я хотела бы продать шубу, - сказала чуть дрожащим голосом первая в очереди старушка оценщице ломбарда и суетно начала вынимать шубу из большого грязноватого пакета. Оценщица вышла из-за прилавка в зал и, глянув на заношенную фиолетовую шубу, что была пошита, видимо, ещё в Советском Союзе, громко сказала:
- Мы больше шубы не принимаем! Посмотрите, у нас уже нет места на вешалках, чтобы продавать их! - и приёмщица указала рукой на заполненные вешалки в зале. Возможно, приёмщица бы и приняла на продажу шубу, но вид этой шубы был удручающим. На лице старушки отразилась растерянность, и хозяйка шубы вдруг плаксиво произнесла:
- Милая, возьми, пожалуйста... Я много не попрошу... Мне бы хоть рублей двести получить...
- Что я с ней буду делать?! - громко возразила приёмщица вещей и, возвращаясь за прилавок, тихо добавила: - Носят сюда всякий хлам, а потом попробуй продай его... Только место занимают своим старьём.
Старушка отошла со своей непринятой шубой в сторонку и, повернувшись спиной к людям в очереди, начала трогать шубу в пакете, чтобы или глубже вдавить её в пакет, или, наоборот, вытащить и продемонстрировать всем, что шуба у неё ещё вполне хорошая. Поняв бессмысленность своего прихода в ломбард, старушка присела от отчаяния на диванчик в центре зала опять спиной к людям в очереди и, быстро взяв в рот один из двух концов платка на голове, что был завязан на подбородке, тихо заплакала. Все лицо бабушки сморщилось от горечи. Зарубину захотелось дать женщине эти жалкие двести рублей, но у него не было и ста рублей в кармане. После сдачи своих запонок он мысленно решил сунуть в руки старушке незаметно необходимые ей двести рублей. Молодая приёмщица вещей на комиссию, с лицом слегка полноватым от ежедневной вкусной еды, механически заученным движением поправила золотые перстни и кольца усыпанные бриллиантовой крошкой на левой руке, прокручивая их на каждом пальце, затем тоже самое сделала с кольцами на правой руке, словно пытаясь убедится, что все её украшения на месте, потом приёмщица ладонь правой руки положила тем же заученным движением себе на грудь, где свисало множество подвесок и кулонов на золотых цепочках, и громко обратилась к щуплому старичку: