Астрид не нужно было томиться в ожидании у входа или доказывать подлинность своей личности, покуда в банковском офисе, где работали оба мистера Кромфорда, отец и дедушка, и где ей было предназначено однажды занять управляющую должность, её знали все без исключения. Астрид только и оставалось, что мило улыбаться, не упустить никого из виду, чтобы поздороваться, и ловко увертываться от вежливых расспросов о жизни. Впорхнув в здание, она делала всё по обычному обряду, испытывая с каждой минутой всё большее нетерпение.
Поднимаясь лифтом вверх, Астрид уже не сомневалась, что обнаружит в кабинете отца молодую женщину, и только и воображала, какой та может оказаться. Скорее всего, блондинка с вьющимися волосами и серо-голубыми глазами. Такой была Эдит, такой была её мама. Казалось, у отца был фетиш на определенный тип женщин, подстраиваемый в уме под одну, вернуть которую было невозможно. Или, по крайней мере, Астрид хотелось так думать. В конце концов, она ничего не знала о личной жизни отца ни до его встречи с матерью, ни после её смерти, ни теперь. Девушка лишь была наслышана, что в молодости мистер Кромфорд был ловеласом, о чем он не любил вспоминать.
Оказавшись на нужном этаже, Астрид не только заметила издалека отсутствие Гленды, но и других сотрудников. На столах были оставлены открытые папки, разбросаны бумаги, расклеены записки. Кто-то даже забыл положить на место телефонную трубку, что сделала против воли она.
Двери в кабинет мистера Кромфорда были чуть приоткрыты, откуда доносились приглушенные голоса, что становились всё громче по мере того, как Астрид осторожно приближалась. Наворошив уши, она пыталась догадаться, вовремя ли успела или же всё пропустила?
Астрид против воли задержала дыхание, остановившись у самой двери. Прислонилась тихо к стенке и, потупив глаза вниз, пыталась сосредоточить внимание, с чем у неё была извечная проблема, совсем как и с усидчивостью.
— Господи, как же я устала бороться с твоим упрямством, — узнав голос бабушки, Астрид одновременно выдохнула с облегчением, и закатила глаза, ощутив себя в ту же секунду идиоткой. — Если бы ты в своё время женился на Марте Каннингем, твоя жизнь обернулась бы совсем по-другому…
— И снова ты взялась за старое, — мистер Кромфорд обреченно вздохнул. Совсем, как утром. Разговоры с матерью никогда не приносили утешения. Они либо терпели друг друга в присутствии остальных, либо же всё сводилось к ссоре. Астрид предчувствовала, что в замкнутом пространстве кабинета сгущались тучи. Всё шло ко второму. Следующая мысль, что пронзила её сознание насквозь — кто такая, чёрт побери, Марта Каннингем? — Я не жалею о своем выборе, так почему тебе всё ещё есть до него дело? Я люблю Фрею и…
Астрид нахмурилась, когда отец снова оговорился, говоря о матери в настоящем времени. Или же это было намерено? Может, он всё ещё любил женщину, когда Астрид придумывала разное, безосновательно обвиняя его в том, что могло быть лишь её выдумкой? Впрочем, что мешало отцу продолжать любить мать, но утешаться другими женщинами? В конце концов, эта любовь не мешала жениться ему на Эдит.
— И что тебе дала эта любовь? С чем в итоге тебя оставила? — она сумела расслышать тихие шаги. Должно быть женщина поднялась с места и начала ходить по комнате, не находя себе места. — Она сделала тебя жалким, униженным, ничтожным. Стерла тебя в порошок, разбила, чуть было не уничтожила…
— Тебе стоит прекратить, — процедил сквозь плотно сжатые зубы. Астрид чувствовала растущее напряжение, от которого по коже пустились мурашки.
— Стоит ли напоминать о тех днях, когда твоей горячо любимой жены не стало, и ты неделями напролет не просыхал? Или как оставлял дочь на друзей, чтобы затем пропасть на несколько дней? Ты хоть сам помнишь, где был? — продолжала, не щадя чувств сына. Астрид казалось, она могла слышать быстроту биение сердца отца, поскольку собственное вот-вот должно было громким стуком выдать её. Девушка испытывала волнение. Она и забыла, что ожидала встретить, когда оказалась свидетельницей чего-то, о чем должно быть никогда бы и не узнала.
— Прекрати! — прорычал мистер Кромфорд, вынудив Астрид содрогнуться от испуга. Она почти была уверена, что бабушку это даже моргнуть не заставило. В своей невозмутимости женщина превосходила всех.
— Я всегда считала Оливере более ранимым и наивным, когда ты умел сохранять ясность ума, не поддаваясь чужому влиянию. Упрямый, горделивый, своенравный и неуязвимый — ты позволил изменить это эгоистичной, слабовольной, боязливой девчушке, которая, подарив тебе, не больше, как сем лет счастья, украла затем всю жизнь, — она продолжала прыскать ядом, которым отравляла имя бывшей невестки.