САША. А представляете, приходишь в ресторан, а мэтр говорит: «Извините, у нас места остались только в зале для нетрахающихся. - Ну, здравствуйте! А если нам захочется потрахаться? - Ну, подойдете к барной стойке, там можно».
КАМИЛЬ. Лучше бы так было? Без условностей, без фальши. Ну, нет же, да?
СЛАВА. Ну, так нет, конечно... но, просто, не хочется врать. Есть же, например, пары, которые договариваются говорить друг другу правду. Если, там, у кого-то что-то случилось на стороне.
САША. Представляю себе таких договорившихся - ложатся спать, вечер был прекрасный, и жена мужа спрашивает: «скажи честно, ты мне когда-нибудь изменял?» А он ей так: «да, позавчера, с секретаршей». И она в ту же секунду разбивает об него тумбочку. А он лежит весь в обломках и так: «Ты чего? Мы же договаривались».
ЛЕША. И тут выясняется, что, во-первых, они не договорились, что она не бьет его после этого тумбочкой по голове, а во-вторых, что эти вопросы задаются с единственной целью - чтобы в очередной раз услышать «нет». И неважно, правда это, или неправда.
СЛАВА. Леонид Барац, «Энциклопедия семейных отношений», том четвертый.
КАМИЛЬ. А если посмотреть шире - всегда ли нужно говорить правду? В детстве же нас учат, что всегда. А если немцы спрашивают у тебя, где наши танки? Надо им это говорить? Или надо учить детей так: говорите правду всем, кроме немцев. Вот, спрашивают тебя немцы: «Херр прохожий, как пройти на Тверская-штрассе?», а ты их отправляешь в Ясенево. И они идут - «свиньей», естественно, - и проваливаются на Патриарших под лед, и тонут... под тяжестью доспехов.
САША. Или, видишь свою одноклассницу через 20 лет, и она так кокетливо: «Ну, как я выгляжу?». А ты ей правду: «Херово. Постарела, растолстела, морщины, помада слишком яркая. И дура еще, такие вопросы задаешь - ты ж смотрелась сегодня в зеркало». Так что говорить детям? «Говорите правду всем, кроме немцев и постаревших одноклассниц?»
ЛЕША. А пригласил тебя знакомый актер на свой спектакль. И что, сказать: «Старик, а спектакль-то - говно. И ты в нем хуже всех»?
СЛАВА. Вот что я вам скажу: говорить правду нужно. Всем. Кроме: немцев, постаревших одноклассниц, плохих актеров, еще в трехсот сорока семи случаях, а также кроме пассажиров падающего самолета, которые очень скоро сами все поймут.
КАМИЛЬ. А сложнее всего сказать правду самому себе... когда не понимаешь, чего ты на самом деле хочешь. Вот, например, вопрос: «то, что я живу с женой, и у нас ребенок, квартира... холодильник Электролюкс... это я так хочу, или просто так надо... а на самом деле я хочу все это бросить и стать свободным человеком? Это ж какой кайф! Или все-таки, нет, я же их люблю?» Ну, вот, попробуйте честно оценить ситуацию, а?
ЛЕША. А я в детстве придумал, что приходят фашисты - такие, с овчарками, - но не для того, чтобы вот это «матка, курка, яйка, млеко, дафай, дафай», а с благородной целью - помочь мне разобраться в моем внутреннем мире. Ставят меня к стенке и говорят: «кого ты больше любишь - Марину Штурманову из 8 «В» или Яну Мищенко из 9 «Б»? Если скажешь правду, мы тебя отпустим, а нет - расстреляем». А они почему-то знают правду... И я, естественно, честно говорил - ну, что Яну Мищенко. Хороший способ. До сих пор пользуюсь. (Разливает коньяк по рюмкам).
СЛАВА. Кам, ты не переживай. Ты же хочешь разобраться?
КАМИЛЬ. Ну, да.
СЛАВА. Значит, все в порядке. Потому что кризис среднего возраста - это когда уже ничего не хочется. И тогда ты начинаешь хотеть чего-то хотеть.
ЛЕША. Это еще ничего. Вот когда тебе уже не хочется хотеть чего-то хотеть, вот это - кризис.
САША. Да это не кризис. Это пиздец.
ЛЕША (поднимая рюмку, вопросительно). За...?
СЛАВА. За безаллегорий.
Выпивают. Свет гаснет. Через пару секунд луч света выхватывает сидящего в кресле Славу. Больше никого на сцене не осталось.
СЛАВА. Нет, у меня кризис легче проходит. Наверное, потому, что я единственный из нас не женатый, и меня хотя бы этот вопрос не мучает - семья, не семья. (Тряхнул головой). Вообще, меня в женатом состоянии напрягает не то, что нет других женщин, а то, что нет этой возможности. Я, может быть, ею бы и не воспользовался, но возможность-то должна быть... Вот, например, запретили бы тебе есть вилкой. Причем в формулировке «никогда». «Никогда больше не будешь есть вилкой!» Да, казалось бы, и черт с ней, можно ложкой, палочками, руками... Но тебе сказали - нельзя, и сразу захотелось именно вилкой. И, главное, вот они - вилки, лежат. Открыл ящик - полно. Длинные, короткие, трехзубые, двузубые, серебряные, мельхиоровые... Да тебе даже и алюминиевая сгодилась бы... если у тебя уже три года не было ни одной вилки. Но нельзя. А еще вчера было можно. Что изменилось-то?