Мы не в Европе
В какие только отношения не входим мы с нашими пациентами!
В Европе – там, где вокруг чистый воздух и одни французы, – отношения пациентов с персоналом ограничены установленным регламентом: у клиента идентификационная карточка, датчик считывает ее, открывает дверь кабинета и выводит на дисплей соответствующую программу. Есть, наверное, какой-нибудь обязательный «гутен таг» – и весь сказ. Зашел по расписанию в 11.14, вышел по расписанию в 11.27, и пациент не узнает, что техник поссорился с тещей, и ты не услышишь, что у него внучка обручилась.
Не то у нас. Я даже не говорю про розы на день рождения, корзины сухофруктов в Ту би-Шват[6] и сварливые вопли: «Я сегодня встала в шесть часов утра, а ты берешь его первого, потому что он ашкеназ, а я забыла записаться?» – и сочувственно-возмущенный гул толпы ожидающих своей очереди.
Все это так привычно, что уже почти не задевает наших чувств. А вот два примера, которые не забываются годами.
Пришла на лечение очень-очень пожилая дама. Звали ее госпожа Ольмерт. Я делала ей симуляцию – ничего особенно противного, но длительное неподвижное лежание в полуголом виде не доставляет удовольствия никому, и мне нестерпимо хотелось развлечь ее хотя бы в ожидании врача. Она охотно вступила в разговор. Русский язык ее был волшебный. Как если бы она училась в гимназии или институте с Сашенькой Яновской. Она расспрашивала, как живется нам, новоприехавшим, вспоминала, как сама оказалась в Израиле в незапамятные времена… По ходу дела выяснилось, что на лечение она будет ездить из поселка, откуда час езды только в один конец. Я огорчилась и спросила, не может ли она оставаться весь этот месяц в Иерусалиме, нет ли у нее здесь родственников.
– О, да! – сказала она. – У меня здесь есть родственники. Мой сын живет в Иерусалиме, у него большая квартира. Он работает тут чиновником… – Она задумалась. – Как это по-русски? Он городской голова Иерусалима, Эхуд[7]. Но я никак не могу жить у него – у меня серьезно болен муж, мне оставлять его даже на несколько часов тяжело и совестно. А перевезти его сюда нечего и думать.
Моя душа отдана госпоже Ольмерт с того дня и навеки. Долгие годы я прощала ее прощелыге сыну все его фокусы и вытребеньки. И сейчас, если бы это зависело от меня, я скостила бы ему пару лет тюрьмы в память его неописуемо милой, скромной, самоотверженной и благородной матушки, госпожи Ольмерт.
Второй пример – энергичная и шумная хасидка лет пятидесяти, которая решила, что ее прямая обязанность – привести все заблудшие души «русских» техников в благодатное лоно святой еврейской жизни. Она выспрашивала о подробностях нашей кухни и тут же объясняла, какие неописуемые удовольствия и выгоды принесет нам кропотливое следование законам кашрута. Я-то как раз придерживалась этих законов, но и меня не миновали ее подробные разъяснения, как удалять червяков, возможно забравшихся в сердцевину отличной с виду цветной капусты, и как запекать на огне большие куски говяжьей печенки.
Однако святость семейной жизни, разумеется, не ограничивается кошерной едой. Миква! Вот что обязано было привести наши семьи к полному умиротворению и процветанию. Она расспрашивала о таких подробностях наших интимных отношений с мужьями, какие нам не приходило в голову и вербализовать, а не то что с кем-то обсуждать. Она неустанно расписывала, как, выполняя законы ритуальной чистоты, мы добьемся полного семейного и загробного счастья. Какими преуспевающими, верными и заботливыми станут наши мужья, какие удачные и преданные родятся у нас дети… (О тех, что уже родились в результате наших блудодеяний, она предпочитала не упоминать – у них, видимо, не было никаких видов на будущее.) Мы бегали от нее как черт от ладана, но ее бешеную активность невозможно было побороть.
Вот что, однако, удивительно: у нее диагностировали неоперабельную форму рака пищевода. Тем не менее она не исхудала и не потеряла своего задора. Более того, она – единственная из всех знакомых мне пациентов с таким диагнозом, не прошедших операцию, – выздоровела. И еще долго приходила на проверки к врачу со своим худосочным мужем, унылое выражение лица которого не подтверждало, что безупречная жена приносит ему так уж много семейного счастья.
Как это делается
К доктору М. пришла пациентка. Прелестная ашкеназская дама восьмидесяти лет. Из Афулы – не ближний свет! У дамы медленно развивающийся рак груди. Он ее не очень беспокоит, но метастазы в мозгу вызывают боли, тошноту, и вообще не на пользу…
7
Эхуд Ольмерт – видный политический деятель, был мэром Иерусалима, а затем главой правительства Израиля. Осужден за финансовые нарушения.