– Умоляю вас, герр профессор, – сказала она, – нельзя ли без операции?
Профессор побарабанил пальцами по столу и ответил: «Мы не верим, что без операции можно излечиться, но в некоторых больницах считают, что при этой болезни помогает облучение. Мой хороший приятель Зелиг Тохнер в Иерусалиме таких больных лечит без резекции желудка. Если желаете, я могу позвонить ему. Но я лично никакой ответственности за результат на себя не приму. Помните, это ваше собственное решение!»
Рыжий ражий верзила Адольф Шульц каждый год приезжает в Иерусалим на проверку. Он бросил полицию, купил маленький гараж и стал продавать подержанные автомобили. Теперь он один из самых состоятельных жителей города. После обследования он водит Зелига в давно облюбованный им ресторан, где с удовольствием ест, запивая пивом, всякую трудно перевариваемую дрянь вроде жареных свиных сосисок с тушеной квашеной капустой, вызывая у Зелига изжогу одним видом этой тяжелой, жирной некошерной пищи. Зелиг морщится и заказывает куриные котлетки. Между тем облученный немецкий желудок никаких возражений против этой еды не имеет.
Люди – разные
Моя работа позволяет свести знакомство с самыми разными людьми из всех слоев общества. Некоторые представители человечества вызывают такие яркие чувства, что их трудно оставить исключительно для собственного пользования. Немножко расскажу здесь.
Лечился у нас пожилой профессор. Этнограф и писатель. Известный человек – у меня даже была его книга, переведенная на русский язык. Он каждый день приходил на облучение и на просьбу раздеться, что подразумевало снять обувь, приспустить брюки и что там под ними и приподнять рубашку, медленно и с удовольствием разоблачался с ног до головы. После этого вольной походкой, слегка размахивая руками, выходил из-за ширмы и неторопливо приближался к лечебному ложу. Наши девочки за годы работы привыкли к зрелищу тех частей тела, которые даже на пляже принято скрывать под одеждой. Но этот пациент приводил их в смущение. Была шокирована и я, однажды внезапно влетевшая в комнату по своим неотложным делам и столкнувшаяся с голым, довольным и раскованным знакомым, который не преминул остановиться и переброситься со мной парой слов. После этого он удобно улегся, а я удалилась, полностью позабыв, что именно привело меня в это помещение.
Под пару этому случаю помнится и другой. На симуляцию пришла молодая женщина, принадлежащая к одному из самых одиозных израильских хасидских течений. Закутанная с ног до головы многочисленными одеждами, она была еще сверху прикрыта пелериной, которая в интересах скромности скрывает даже самые общие очертания женского тела. Поэтому мы предполагали, что начнется длинная история с уговорами, уступками и компромиссами. Но нет! По первой же просьбе раздеться, что позволяло ей оставить на себе бо́льшую часть одежды, пожертвовав лишь двумя-тремя предметами, она в считаные секунды сбросила с себя все до последнего лоскутка и с интересом ожидала продолжения приключений. Оказалось, она специально ходила посоветоваться с ребецн[5], и та велела ей слушаться персонал безо всяких возражений.
Еще одна незамысловатая история, которую я не могу забыть вот уже много лет, связана с мамой и дочкой. Мама была крупная полная женщина лет тридцати пяти, а дочка – худенький семилетний заморыш. Когда под действием химиотерапии у девочки стали выпадать волосы, мама обрила свою голову, и они гордо ходили, взявшись за руки, в одинаковых джинсах и майках, одинаково сверкая лысыми головами.
Самой удивительной матерью была шведка из города Уппсала. Они с мужем купили домик в Вифлееме и усыновили шестерых или семерых арабских детей с разными психическими и соматическими заболеваниями. Она была им нежной матерью, говорила с ними по-арабски и без колебаний посвящала им свою жизнь. Двух самых маленьких она приводила с собой на лечение, не рискуя оставить их на попечение старших братьев. Женщина была святой в том самом смысле, который вкладывает в это слово католическое сознание, хотя она была протестанткой. Небеса могли бы отнестись к ней милостивее, но у них, как всегда, свои виды. Через несколько месяцев ее муж, швед, остался вдовцом с больными детьми в арабском городе. Что с ним стало дальше, я не знаю…
Необычайно интересным, обаятельным и привлекательным человеком оказался известный израильский физик, крупный публицист и редактор литературного журнала. Мы вылечили его, но он много лет наблюдался у своего врача, и мне доводилось беседовать с ним и его женой, когда они приходили на ежегодные проверки. Она написала множество популярных романов и сделала его фамилию известной среди менее высоколобых читателей, чем те, которые читают его статьи по физике и эссе по культурологии. Этот человек запомнился мне сочетанием ощутимо мощного интеллектуального потенциала с мягкой внимательностью к тем банальностям, которые я вставляла в нашу беседу.