Итак, в психической системе Я-Мыслящий субъект Другой функционирует как центр свертывания, упаковки, импликации. Он—представитель факторов индивидуации. И если микроскопическому существу, действительно, подходит организм, это тем более справедливо для Другого в психических системах. Существует форма локального усиления энтропии, тогда как мое объяснение другого является законной деградацией. Правило, упомянутое нами выше: не особенно объясняться, что означает прежде всего не слишком объясняться с другим, не слишком объяснять другого, поддерживать имплицитность собственных ценностей, умножать мир, населяя его всем выраженным, не существующим вне выражения. Ведь не другой является вторым Я, но Я, другой, треснувшее Я. Каждая любовь начинается как открытие возможного мира как такового, свернутого в выражающем его другом. Лицо Альбертины выражало амальгаму пляжа и моря: “В каком неизвестном мире она меня различила?” Вся история этой образцовой любви — долгое объяснение возможных миров, выраженных в Альбертине, то превращающее ее в чарующий субъект, то — в разочаровывающий объект. Правда, у другого есть средство продать реальность выражаемому им возможному, независимо от того развития, которое мы ему дадим. Это средство — речь. Высказанные другим, слова придают состояние реальности возможному как таковому; отсюда — основание лжи, вписанной в сам язык. Роль языка, зависящая от ценностей импликации или центров упаковки, наделяет его властью в системах внутреннего звучания. Структура другого и соответствующая функция речи действительно являются проявлениями ноумена, роста экспрессивных ценностей, тенденции инте-риоризации различия, наконец.