Когда война введена в границы мира
Ибрахим, его жена и Ясмина покинули город во время войны. Самые большие и самые вкусные в городе шампиты с кремом, диплом донора-добровольца в рамке на стене, одна-единственная на всей улице вывеска на кириллице — всего этого оказалось недостаточно для доказательства лояльности новой власти. Последнее, кстати, даже стало поводом для постоянных подозрений: «А может, он перед нами заискивает? Или хочет показать, что он лучше всех?»
Никто не хотел понять, что Ибрахим не сменил вывеску на кондитерской «Тысяча и одно пирожное» просто потому, что уважал нас. Хотя, видя вокруг столько латиницы, в жонглировании которой мы, казалось, соревнуемся друг с другом, он и сам был смущен: да есть ли вообще способ нам угодить?
Крле Рубанок ежевечерне угрожал отрезать всем руки. Однажды он зашел в кондитерскую Ибрахима, заказал и съел три пирожных, выпил большую кружку бозы[7] и, отказавшись платить, сообщил Ибрахиму:
— Если твоя жена не покажет мне сегодня вечером свою татуировку, завтра я сам на нее взгляну. И буду смотреть сколько мне вздумается!
Ибрахим ничего не ответил. Сдержался. А на следующее утро уехал, с Ясминой. И с женой. В витрине кондитерской он оставил записку с исчерпывающей инструкцией: «Шампиты свежее. Сначала лучше съесть ишлеры...» Позже, когда война завершилась, точнее, была введена в границы мира, то есть когда все кончилось, Крле Рубанок клялся, что Ибрахим уехал из города по собственному желанию. Что он наконец-то накопил денег на поездку в Америку, чтобы найти там того единственного, кроме самого Ибрахима, мужчину, который знал, куда тянется узор на руке его жены. «Я их отсюда не гнал! И вообще, зачем она скрывала? Я свои картинки каждому могу показать!» — Крле расстегивал рубаху, давая всем желающим возможность увидеть наколки на его теле.
Пустота
Но все это случилось «после». Не только во времени. Стоит пояснить, что это случилось «после» еще и потому, что в кинотеатре «Сутьеска» между девятым и десятым рядом зияла пустота. Поэтому хорошо, что так произошло и в этом повествовании. Про которое я теперь не знаю, насколько это рассказ, насколько история, а насколько фильм, смонтированный из легкомысленно забракованных и списанных кадров...
Что я знаю еще, например, про столетние кольца
«Нет, я их отсюда не гнал! Они сами уехали! И вообще, зачем она скрывала? Я свои картинки каждому могу показать!» — Крле расстегивал рубаху, еще некоторое время оправдываясь и давая всем желающим возможность разглядеть татуировки на его теле.
Шею, грудь и руки Крле вперемешку, хаотично покрывали наколотые тонкой иглой и со временем поблекшие имена каких-то девушек, символическое изображение «инь-янь», грудастая сирена, заманивающая путешественников в морскую пучину, неоконченная партия в «крестики-нолики», какое-то расплывшееся пятно, прежний герб Югославии, номер воинской части, место и срок прохождения службы в армии, герои любимых комиксов, какая-то крылатая тварь... Ближе всего к сердцу, разумеется, красовалась самая крупная по размеру татуировка — стилизованное сердце, пронзенное стрелой.
В полном соответствии со своим ужасающим прозвищем Крле Рубанок, где бы ни появлялся, грозил пустить кровь всем и каждому. А потом осознал, что нет в этом ничего особенного, тем более прибыльного. И, видимо, чтобы его не заподозрили в том, что он предал собственные идеалы, обратился к родственной деятельности. Открыл лесопильное предприятие. Крле беспощадно вырубал самые здоровые деревья, сначала в окрестных горах, а позже и везде, где ему удавалось «оформить разрешение на эксплуатацию». Подъезжали тягачи. Они разбили наши и без того никудышные дороги. Они вывозили еще влажные столетние кольца. Главным образом за границу.
Крле Рубанок разбогател. В кинотеатры он больше не ходил. Не хватало храбрости. Поэтому на вилле — настоящей крепости, оборудованной системой безопасности, — у него был собственный кинозал и в нем штук пятнадцать обтянутых замшей кресел. Но и здесь ему не удавалось заполнить хотя бы одно из них: у него не было друзей, которым он мог бы доверять, с которыми он не боялся бы, сидя в полумраке, смотреть кино. Вместо фильмов он просматривал то, что сняли камеры наблюдения, размещенные во всех благословенных углах его дома.
«Оприходовали» его как-то ночью, безжалостно, бензопилой «Stiehl», в тот момент, когда он выходил из своего бронированного джина. Поговаривали всякое, но истинная причина состояла в том, что Крле покусился на участки леса, которые принадлежали другому местному Рубанку.
Разновидность условного рефлекса Павлова
«Nomen atque omen!»[8] — заявил в связи с этим делом адвокат Лазарь Л. Момировац.
Он несколько раз защищал Крле в суде. А потом защищал и того, другого, которого обвиняли в том, что он убрал Крле. Адвокат был по-прежнему мрачен, должно быть потому, что тогда, в девяностые, он лучше, чем когда бы то, ни было, понял, до чего человек может дойти, как запутаться.
Возможно, это стало основной причиной, по которой он решил уйти на пенсию. Как-то утром вдруг взял и решил. Отправился в свою адвокатскую контору и не выходил оттуда целых три месяца, до тех пор, пока не написал во-первых, заявления с требованием убрать его имя из списка адвокатов, а во-вторых, сотен и сотен писем своим бывшим клиентам, всем тем, кого он защищал с первого дня адвокатской практики. В каждом письме, а все они были отправлены заказной почтой, он подробно описывал, насколько его шокировали их «дела» и как он теперь раскаивается, что тогда защищал их. Покончив с письмами, он отказался от подписки на «Службени гласник»[9] и отнес пишущую машинку в ближайший мусорный контейнер. Отправил он ее туда с огромным удовольствием. Звоночек, который означал конец строки, звякнул в последний раз. И под конец Момировац снял со стены свой диплом юриста и направился на главпочтамт, заглянув по дороге в отдел объявлений газеты «Ибарские новости», где за полцены выставил на продажу свою контору. На почте он щедро вознаградил Отто, чтобы тот как можно красивее упаковал диплом и отправил его, без указания обратного адреса, в секретариат юридического факультета, бульвар Революции, 67, 11000, Белград.
Лазарь Л. Момировац по-прежнему любит латинские цитаты (Альбин Вилхар, издательство «Матица Сербска», серия «Занимательно и полезно»). Теперь объектом его насмешек стали правые, чью сторону еще совсем недавно занимал он сам. Из «этого четника» он превратился в «этого коммуниста». А насмешки над товарищем Аврамовичем, который сделал отличную карьеру благодаря разновидности условного рефлекса Павлова, проявлявшегося в непрестанном «голосовании», привели к тому, что Лазарь Л. Момировац снова попал в поле зрения службы госбезопасности.
Его даже впервые в жизни задержали и допросили, после того как в какой-то кафане под шприцер[10] и порцию рубцов он неожиданно разоткровенничался: «Аврамович? Да это какой-то человек-матрешка. Только подумаешь, что все про него знаешь, что он уже пуст, что в одном человеке не может уместиться столько ипостасей, как вдруг — опля! — а в нем оказывается, есть еще одна, чуть меньшего размера, человекообразная разновидность! Возможно, теперь многое изменилось, но люди остались прежними».
Эгзорцизм
Однако некоторые люди все же изменились. Худощавая Невайда Элодия наконец сдалась и согласилась принять ухаживания толстяка Негомира. Ему, этому несостоявшемуся рокеру, который в силу обстоятельств стал ударником на свадьбах и похоронах, она, эта выпускница академии по классу вокала, похожая на роскошно, многообещающе начатую, но по стечению тех же обстоятельств не законченную музыкальную пьесу, одним волшебным вечером вдруг сказала:
9