-Молчишь? Лучше молчи, не выношу поток слов и фраз, которые обычно говорят люди. От них аж выворачивает, и неважно, какие это слова, - сказал, мотая головой Игорь.
-Я молчу, потому что не привык, не обдумав, имея лишь половину фактов, делать выводы.
-Ладно, Макс, не важно. Скажу лишь одно, было не круто. Причём, со всего сказанного бабушкой, я тогда, вначале, понимал только то, что кто-то плохой, а может и я тоже, но это вначале. Ладно, не суть. А вот реакция людей, совсем другое. Там, городок был маленький, все всё знали, и подрастая, я стал это, не просто замечать, но и ощущать на себе. Я даже разделил людей на четыре группы. Первая: те, кто смотрели с призрением, будто я, или моя мать, в чём-то виноваты. Вторая: делали вид, что ничего не знают, не слышат и им без разницы – игнорировали. Третья, самая противная: жалостливые, тонна скорби и сожалений, ненавижу их, само больше. Четвертая: те, кто боялись. Смотрели косо, но молчали, а сами шушукались, и приговаривали, мол, мать сумасшедшая, а сынок будет весь в отца – гадкие такие. Вот так проходило всё моё детство, пока бабушкина сестра, одинокая женщина, не умерла, оставив нам небольшой домик под столицей, куда мы в итоге и переехали, как только маму в очередной раз отпустили домой, с психушки. Она там раза по три, четыре в год лежала. С обострением – шизофрении, посттравматики, психозом, маниакально-депрессивным расстройством, да там был бесконечный список диагнозов и тонны таблеток. Одни успокаивали, другие подбадривали, третьи должны были привести сознание в норму, а на самом деле ещё больше его запутывали. Она всю жизнь, из-за этих таблеток, то, как угорелая носилась по дому, ещё и бегала голяком по улице с воплями, стучалась в двери соседей, то с ними подружиться хотела, то кричала, что её убивают, то их убить грозилась, по-разному было, то резала себе вены, желая всё это закончить поскорее. Бабушка же при этом причитала, проклинала отца, и упорно мне твердила, что мама такая из-за отца, и я не должен быть как он – мантра целая на всю жизнь, как и Библия которую я знаю наизусть. Бабушка таскала меня на все возможные службы, я знал в лицо и по именам всех священников в округе, ибо только так я мог спасти свою душу от сатаны, которым был мой отец, и чья кровь во мне. Потом бабка померла, но мне было уже 16, потому в детдом я не попал, остался один на один с мамой. Лишь тогда, мы впервые смогли, кое-как попытаться, нормально пообщаться. Ведь раньше бабушка делала всё, чтоб сократить наше общение, запирала меня в одной комнате, маму в другой, у нас там, вообще, такой цирк с конями творился, что жуть сплошная. Ба считала, что бес, которым мама заразилась от отца, дурно на меня повлияет. Вообще, бабушка не думала, что мама больна – она одержима, вот её диагноз, вот как-то так, - сказал Игорь и взял воду, сделал глоток, чтоб смочить пересохшее от разговора горло.
-А что тебе мать говорила, или она всё время была не в себе, ты же последнее время жил в городе, а она, там, одна, я правильно понимаю? – как-то, по возможности, переварив сказанное задал вопрос Макс.
-Мама много чего говорила, всё зависело, на каких таблетках сидела. Что из этого было правдой, что нет – понять сложно. То, она была весёлой и говорила, что простила отца, потому что он подарил ей меня – ангелочка. Утверждала, как я на него похож, те же глаза, та же улыбка. В другой же момент, да, именно момент, настроение у неё менялось часто, порой раз 20 за час, могла и избить неслабо, крича в истерике, что я сын дьявола. Как-то раз пыталась меня задушить, мне тогда лет 11 было. Она душила меня, потом поволокла в ванную и стала топить, бабушка вмешалась, завязалась драка, мама вернулась в психушку, бабка попала в больницу с переломом руки. Но последнее время, если честно, она как-то больше молчала, правда, была одна интересная история, которую она мне поведала, года полтора назад, - сказал Игорь, заметив, как за окном стало куда сильнее темнеть – ночь двигалась к середине, но разговор никто из них даже и не думал прерывать.