К меланхолии прибавилась апатия. Молодой мужчина стал рассеянным и невнимательным. Погружённый в свои мысли он мог забыть о том, что его ожидали за столом. А если всё-таки приходил в нужный час, то всё равно мог ни к чему не прикоснуться вовсе. Не только заботливая матушка переживала о главе семьи, но и слуги печально шептались меж собой. В то время не редко слышался шёпот:
- Ох, недолго проживёт молодой господин, не долго!
Другие шептали:
- Не хочет он жить... совершенно не хочет!
Опасаясь того, что любимый и единственный сын вздумает оборвать свою жизнь, заботливая мать сделала единственное, что могла, - приставила к нему слугу.
Этот слуга, немного сгорбленный мужичонка с неопределимым возрастом, напоминал крысу. Длинный и загнутый нос. Привычка нюхать воздух, как это умеют крысы. И руки, которые он, кажется, никогда не опускал, - держал немного согнув перед собой.
До самой поздней осени, до праздника урожая, этот самый крысоподобный человек, неотступной тенью следовал за молодым господином. И всякое слово, которое по меланхоличной невнимательности ронял молодой человек, спустя время узнавала его мать. Этот крысоподобный слуга был верным... потому что до нервной дрожи и стука зубов боялся прогневать настоящего хозяина родового замка, - властную и жестокую к слугам правительницу.
Мужчина грезил славой и величием предков. Мечтал вернуть величие семьи, которое так неожиданно растаяло. И не замечал того, что за ним кто-то следует по пятам. Не замечал стен замка, которые осыпались и поросли ещё за года его отсутствия плесенью и мхом. Он словно жил в своём, отдельном и уютном мирке... пока не случилось одно происшествие.
Совершенно случайно всё обернулось трагедией. А началось происшествие с того, что молодой мужчина, сидя во главе стола, без особой охоты ужинал. Как знали все в замке - его абсолютно ничего не заботило в настоящем мире.
Дверь в просторную, плохо протопленную комнату, распахнулась. Вбежал запыхавшийся, побитый мужчина-слуга. Он подбежал к моложавой женщине. Всем слугам было ясно давным-давно, кто в замке являлся на самом деле правителем. Этот взволнованный слуга докладывал явно громче, чем следовало:
- Сбежали! - первое, что услышал прежде безразличный ко всему человек.
Он перевёл свой воспалённый взгляд на седого человека с кровоподтёками и синяками.
- И ведь подгадали, в самый праздник, когда никто их не поймает?
- Кто? - спросил сам собой молодой аристократ. Слова давались ему с трудом. И голос звучал совсем непривычно. - Кто сбежал?
Ему тяжело давалось понимать, что случилось. Мысли путались. Да и его матушка шикнула на слугу, чтобы тот замолк. Но, пусть и спустя пару минут, как побитый мужчина замолчал, в уме молодого аристократа всё сложилось.
- Поправь меня, если я ошибаюсь... - молодой мужчина зашёлся кашлем. Осознанно и достаточно громко говорить ему было уже непривычно. - У нас завелись беглые слуги?
Женщина красноречиво посмотрела на слугу, и тот, понимая, что его может ожидать за ошибку, не хотел говорить, но... молодой человек, точно сбросив меланхоличное оцепенение, вновь возвращая себе ясность мысли, требовательно, как может только владыка, приказал:
- Доложи мне. У нас что, беглые слуги?
И пусть он сказал не совсем верно, но, мужчина, под пристально-проницательным взглядом, кивнул. Неосознанно, молодой мужчина смог вселить страх одним своим видом, который вселяли его великие и решительные предки.
Он внимательно выслушал доклад о том, что и в самом деле из замка бежали двое слуг. Отмахнувшись от подробностей и причин, мужчина требовательно спросил:
- Куда они могли сбежать?
И едва только услышав название соседнего леса, потребовал:
- Седлать коня! И собак... у нас есть гончие?
Матушка, было, попыталась остановить сына, но тот, не успокаиваясь, всё больше распаляясь, требовал:
- Коня, седлать коня!
А уж спустя каких-то несколько минут, он, опрометью выбежав из замка, вскочил на незнакомого ему жеребца. Как оказалось, у него были и собаки. Всего лишь три гончих, которых он не знал, но которые знали команды и слушались их.
"Большего и не нужно!" - подумал молодой аристократ, скача во весь опор в сторону леса, слыша за спиной сопение трёх гончих.
И взор его в ночи точно горел. А худые руки, сжимавшие узду, были удивительно тверды и сильны. Даже незнакомый конь ни разу не взбрыкнул.