А по большому счету, все происходящее — результаты Последней войны. Она потому-то и стала воистину Последней. Ограниченные Контурами поселки разделяли достаточно большие расстояния, чтобы о нападениях на соседей не стоило и помышлять. Кошмары грозят каждому завоевателю, не успевшему занять территорию чужого Контура. На обратном пути кошмары уничтожат войско, а звери не оставят от тел даже костей.
Да и людей в Контурах маловато для подобных завоевательных рейдов. Но все же каждый поселок содержал небольшую группу вооруженных Охотников. Кто знает, чего можно ожидать от соседей? Ведь сведения друг о друге у соседей всегда предостаточно. Чтобы не допустить вырождения, между Контурами шел обмен детьми. Вот и Гнату так "повезло". Он был мал, но запомнил, как рыдала и вырывалась из удерживающих ее рук, мать. И как машина шла вдоль бесконечных полей, на которых только-только зеленела трава. Их было шестеро.
По таким правилам мир живет давным-давно, но глубоко внутри, едва не на уровне подсознания, Гнат понимал, что все идет не так, как должно быть. Просто однажды наступил апокалипсис. Да, именно самый настоящий апокалипсис, вспомнил слово Гнат. В чем-то даже пострашнее библейского. Того, о котором толковали в Школе на уроках чтения. Книг сохранилось не так много и они были слишком ценны, чтобы малолетние ученики их трепали ради изучения грамоты. Книгами пользовались только жрецы, школярам же приходилось пользоваться библиями. И потихоньку осваивая грамоту, ребятня изучала и сказки древних.
Забавно, что библейские притчи оказались столь близки к реальности. Теперь у всех есть личный опыт пребывания в аду. Один раз в жизни каждый ребенок обязан прожить сутки за пределами Контура. Человечка такой опыт не убьет, но уж натерпится — будь здоров! Именно для того, чтобы прочувствовать бытие вне защиты на своей шкуре, чтобы страхом защитить от безрассудности, детей отправляют на Большое Испытание. Они, понятно, видят кошмары. Жуткие сновидения достаются всем. Короче, про ад все знают не по наслышке. Потому-то никто, если он в здравом уме, не отходит от Контура, если не уверен, что успеет вернуться или добраться до какого-нибудь другого безопасного места, пока сон не свалит.
Нет, нагляднее всего апокалипсис видят шоферы. Грандиозные развалины городов. Слепые глаза полуразрушенных зданий, остатки машин и механизмов, кости людей… Сам Гнат никогда не бывал в старых городах — там теперь джунгли и звери, — но он ничуть не сомневался в словах стариков. Да и с трасс кое-где видны скопления полуразрушенных зданий.
Теперь уже не представить ту, довоенную жизнь. Она казалась более сказочной, чем истории из библии. Но в чем шофер Гнат ни секунды не сомневался, так это в том, что придумавшие I-вирус были самыми настоящими сволочами. Нельзя так было делать, очень плохо они поступили! Вон цветущее все вокруг какое: живи — не хочу! Ан нет. Апокалипсис, мать его! Шумят леса на месте крупных городов, пасется зверье, гуляет, где ему вздумается, а для выживших людей остались только короткие переходы от одной защищенной точки к другой. И ни шагу в сторону — только проверенные маршруты. Существует поговорка, что от Контура до Контура дороги выложены костями уснувших странников. Вряд ли преувеличение.
Эх! Сколько жрецы не бьются, не выходит у них найти лекарство от I-вируса. Хитрый он, меняется все время. И пусть большие головы уверяют, что почти все готово, и что кто-то из где-то там вакцинированных уже живет за пределами своего Контура, все равно слабо верится. Ерунда все, к гадалке не ходи. Скорее, так говорят, чтоб надежду люди не теряли. И он, Гнат, чтоб тоже не терял. Ведь без надежды нет никакого смысла жить. Жрецы и придумывают легенды, чтобы люди продолжали давать жизнь следующим поколениям в надежде, что хоть дети вернут себе весь мир.
— Черт бы их…! — неизвестно в чей адрес ругнулся шофер и зло ударил кулаком по клаксону.
Могучий вой тягача тут прозвучал не так, как хотелось слышать. По крайней мере, не как в лесу — глубоко и многозначительно. И, наверное, не как в заброшенных городах, где звук наверняка долго-долго бы метался между поросшими вьюном и лишайниками стенами. Здесь, на раскаленной равнине сигнал растворился, растекся по бесконечной плоскости и исчез бесследно.
А впрочем…Слово в ответ на гудок, послышался какой-то неприятный, с металлическим отзвуком, шелест, будто по бортам скребут ветки или, скорее, торчащая по сторонам дороги проволока. Это был довольно-таки тихий звук, едва пробивающийся сквозь обычный фон, но натренированное ухо шофера его сразу уловило.