Литератор цивилизации
Считалось, что славянофилы имеют в идеале – «есть редьку и писать донесения». Да, донесения! Они до того всех удивили на первых порах своим появлением и своими мнениями, что либералы начали даже сомневаться: не хотят ли де они писать на них донесения?
Достоевский, «Сочинения»
Однако крупные сообщества – а иначе было бы почти скучно – не обладают тем духовным единством, которым вроде бы обладают в годину войн, да и то недолго. Нас не должна здесь увлекать задача разобраться, в какой степени это верно по отношению к другим странам. Наше дело – страдать по Германии, причём слово «страдать» следует понимать немножко этимологически; не впадая в грех шовинизма, можно утверждать, что всякая духовная страда на германском поле всегда окупалась сторицей. Так вот, в Германии, по нашему скромному мнению, дела обстоят следующим образом.
Противоположности, ослабляющие, расшатывающие внутреннее духовное единство и сплочённость крупных европейских сообществ в общем и целом повсюду одни и те же, по сути своей европейские; и всё-таки у разных народов они в значительной мере национально дифференцированы, сплавляясь тем не менее в национальный синтез, так что, например, французский радикал-республиканец – такой же настоящий, истинный, совершенный и несомненный француз, как и его соплеменник роялист-клерикал, а англичанин-либерал – в такой же степени англичанин, как и его соотечественник-консерватор. Француз в конечном счёте распрекрасно договорится с французом, а англичанин – с англичанином. Однако есть страна и народ, где всё иначе; народ, который не стал и, вероятно, никогда не сможет стать нацией в том надёжном смысле слова, в каком ею являются французы или англичане, поскольку против этого история его становления, его представление о человечности; страна, внутреннее единство и сплочённость которой под воздействием духовных противоположностей не просто расшатываются, а практически исчезают; страна, где эти противоположности резки, глубоки, дурны и неизгладимы как нигде, поскольку почти не стянуты национальным ободом, или стянуты очень слабо, и еле-еле сочленены в совокупность, обычную у остальных народов при столкновении различных политических взглядов. Страна эта – Германия. Внутренние духовные противоречия Германии едва ли национальны; это чисто европейские противоречия, противостоящие друг другу, почти не имея общей национальной окраски, не сочленяясь в национальный синтез. Душа Германии носит духовные противоречия
Европы – так носит бремя женщина, так несут бремя войн народы. В этом и состоит её национальное предназначение. Уже не физически (чему она недавно сумела воспрепятствовать), но духовно Германия по-прежнему – европейское поле битвы. И, говоря о «немецкой душе», я имею в виду не только душу нации в целом, но и душу, разум, сердце вполне конкретного немецкого индивидуума, даже самого себя. Служить полем духовного сражения европейских противоположностей – это по-немецки, но отнюдь не по-немецки – облегчать себе жизнь и демонстрировать национальную слабость, «тайную», как говорит Ницше, «бесконечность» своего народа, например, офранцуживаясь. Вознамерившись превратить Германию в обычную буржуазную демократию в римско-западном смысле и духе, вы бы отняли у неё самое ценное и сложное – противоречивость, в чём, собственно, и заключается её национальность, сделали бы её скучной, понятной, глупой, не немецкой и стали бы, таким образом, антинационалистом, упорствующим в том, что Германия должна превратиться в нацию в чуждом ей смысле и духе…