Привычка — все, даже в любви.
Постоянство в страсти встречается редко, искренность — часто. Так было всегда, но люди ставят себе в заслугу то постоянство, то равнодушие — смотря чего требует мода, которая всегда все преувеличивает.
Разум стыдится склонностей, в которых не смеет признаться.
Даже наималейшее наслаждение, даруемое нам природой, — это тайна, непостижная уму.
Лишь мелкие люди вечно взвешивают, что следует уважать, а что — любить. Человек истинно большой души, не задумываясь, любит все, что достойно уважения.
Уважению, как и любви, тоже приходит конец.
Стоит нам почувствовать, что человеку не за что нас уважать, — и мы начинаем почти что ненавидеть его.
Кто нечестен там, где речь идет о наслаждении, тот и в делах лишь прикидывается честным. Если даже наслаждение не делает вас человечнее, значит, вы по натуре жестоки, как зверь.
Наслаждение учит государя чувствовать себя просто человеком.
Торгуя честью, не разбогатеешь.
Тот, кто требует платы за свою честность, чаще всего продает свою честь.
Совесть, честь, душевная чистота, любовь, уважение ближних — всему есть своя иена. Щедрость умножает преимущества, которые дает богатство.
Тот, чья щедрость идет на пользу людям, бережлив в высоком и благородном смысле этого слова.
Люди глупые никогда не поймут умных.
Глупец всегда убежден, что никто ловчей его не проведет умного человека.
Мы нередко пренебрегаем теми, над кем природа дает нам известную власть, а ведь именно их нам следует привязать к себе и как бы слить с собой: всех остальных влечет к нам лишь корысть — чувство, самое непостоянное на свете.
Жестче всех тот, кто мягок из корысти.
Корысть редко приносит успех.
Только про того можно сказать, что он добился успеха, кто сумел воспользоваться его плодами.
Славолюбие народа — порука его великих успехов.
Людям так мало свойственна добродетель, что даже славолюбие кажется им смешным.
Светская карьера требует усилий. Нужно быть изворотливым и нескучным, нужно уметь интриговать, со всеми ладить, принимать участие во всех забавах и серьезных делах, нравиться женщинам и людям высокопоставленным, хранить свои секреты, целую ночь скучать за столом и метать три кадрили,[101] не вставая со стула, но и это не дает никакой уверенности в успехе. От скольких огорчений и неприятностей избавили бы себя люди, осмелься они добиваться славы лишь с помощью своих достоинств!
Несколько болванов, усевшись за стол, объявляют: «Где нет нас, нет и хорошего общества». И все им верят.
Игроки в большем почете, нежели люди умные: они имеют честь представлять людей богатых.
Умные люди были бы совсем одиноки, если бы глупцы не причисляли к ним и себя.
Нет еще восьми часов утра, а человек уже одет. Он спешит в суд, чтобы послушать речи; в Лувр, чтобы посмотреть новые картины; в театр, чтобы посидеть на репетиции очередной пиесы. Он считает себя судьею в любом деле, и недостает ему обычно всего-навсего — ума и вкуса.
Нас оскорбляет не столько презрение глупцов, сколько пренебрежение людей умных.
Хвалить человека так, что похвала как бы ставит предел его достоинствам, значит наносить ему оскорбление: на свете мало людей, настолько скромных, чтобы не обижаться, когда называют их настоящую цену.
Нелегко ценить человека так, как ему хочется.
Пусть человек, не имеющий больших талантов, утешается той же мыслью, что и человек, не имеющий больших чинов: сердцем можно быть выше и тех, и других.
В разумности и сумасбродстве, в добродетели и пороке тоже бывают удачники. Самодовольство — еще не признак больших достоинств.
Ужели душевное спокойствие — лучшее подтверждение добродетели? Оно ведь дается и здоровьем!
Стоит ли людям жалеть о счастье, если его не дают ни слава, ни заслуги? Разве мало-мальски мужественная душа согласится на высокое положение в свете, душевное спокойствие или умеренность, если ради них придется пожертвовать пылкостью чувств или принизить полет своего гения?
Умеренность в великих людях ограничивает лишь их пороки.
Умеренность в слабых — это посредственность.