Вы утверждаете, что Гораций и впрямь некогда жил на свете? Вы твердо верите, что в Венгрии и впрямь есть королева?[157] Ну, а я берусь доказать, что философам случалось отрицать факты куда более очевидные. Следовательно, нельзя считать, что такое-то событие выдумано или такой-то принцип сомнителен только на основании досужих домыслов; напротив того, эти домыслы следует отвергнуть; наши умники удостаивают оспаривать лишь то, что все прочие считают неоспоримым.
Кто сомневается в незыблемых принципах, тот тем более должен чтить красноречие: если не существует реальности, видимость обретает особенную ценность.
Вы считаете, что все на свете гадательно, не видите ничего незыблемого, ни во что не ставите искусства, честность, славу, тем не менее считаете нужным писать и при этом такого плохого мнения о людях, что убеждены — они станут читать ваши пустые выдумки, в которые вы и сами не верите. К тому же вам нужно доказать им, что вы умны, не так ли? Значит, на свете все же существуют неоспоримые истины, и вы избрали из их числа самую великую и важную для людей: состоит эта истина в том, что изысканностью и тонкостью чувств вы превосходите всех на свете. Вот главная мораль, которую они извлекут из ваших писаний; вопрос лишь в том, не надоест ли людям читать их?
Процветание придает особую проницательность здравому смыслу.
Блюсти свою выгоду — вот жизненное правило здравого смысла.
Все жизненные правила следует черпать только в мужестве.
Подлинного величия в области политики, равно как и нравственности, достигает лишь тот, кто старается совершить все доброе, что ему под силу, и не посягает на большее.
Главное правило мудрого правителя — руководствоваться господствующим направлением умов.
Не во всякое время можно следовать всякому хорошему примеру и руководствоваться всяким хорошим правилом.
Людские нравы куда легче портятся, нежели исправляются.
Если некое новшество трудно приживается, это означает, что в нем нет необходимости.
Перемены, необходимые государству, обычно происходят независимо от чьей-то воли.
Пытаться изменить нравы и обычаи, укоренившиеся в большом государстве, значит до некоторой степени посягать на права всевышнего; тем не менее некоторым людям это удается.
Насилием добродетель не насадить.
Человеколюбие — вот первейшая из добродетелей.
Добродетели не под силу осчастливить дурных людей.
Если воцарение мира ставит предел развитию талантов и расслабляет волю народа, такой мир нельзя считать благотворным ни для нравственности, ни для политики.
Любовный порыв — первый творец рода человеческого.
Нет искуса тяжелее для целомудрия, нежели одиночество.
Одиночество необходимо разуму, как воздержанность в еде — телу, и точно так же гибельно, если оно слишком долго длится.
Камень преткновения для посредственностей — это их старания подражать имущим; нет фата нестерпимее, нежели остряк, который пыжится прослыть светским человеком.
Даже у молодой женщины меньше поклонников, чем у богача, который славится хорошим столом.
Хорошая кухня — вот что крепче всего связывает между собой людей «хорошего тона».
Хороший стол исцеляет раны, нанесенные картами и любовью, и примиряет людей друг с другом перед тем, как они отходят ко сну.
Карты, богомольство, светская болтовня — вот прибежища женщин не первой молодости.
Олухи останавливаются перед умным человеком, точно перед статуей Бернини,[158] а уходя, награждают его дурацкой похвалой.
Преимущества, которыми одаривает ум и даже сердце, не менее хрупки, чем дары Фортуны.
Люди идут и по пути успеха, и по пути добродетели, пока достанет сил, а постигнет неудача — находят утешение в разуме и все в той же добродетели.
Почти любое несчастье можно преодолеть: отчаянье обманывает чаще, нежели надежда.
Для человека, твердого духом, который всегда хранит мужество, единоборствуя с сильнейшим гнетом обстоятельств, — для такого человека почти не существует безвыходного положения.
Мы нередко хвалим людей за их слабость и осуждаем за их силу.
157
... в
158
Бернини Лоренцо (1598–1680) — итальянский скульптор и архитектор, создатель колоннады собора св. Петра в Риме.