Никак нельзя считать пороком способность иных людей сознавать собственную силу.
Нередко люди уважают нас тем больше, чем больше уважаем мы самих себя.
Тщеславие уравнивает вельможу с плебеем.
Мы проявляем не разум, а слабость, когда стыдимся, что чего-то лишены, и в этой слабости — корень множества низменных поступков.
На мой взгляд, всего благороднее в человеческой натуре способность мириться с тем, что ей не дано достичь совершенства.
Мы можем отлично сознавать собственное несовершенство и при этом не чувствовать себя униженными.
Сильные мира сего не только не понимают простой народ, но и не желают его понять.
Просвещенность — главнейшее преимущество знатного происхождения: она помогает нам постичь, что истина — величайшее благо в жизни.
На свете всего долговечнее истина.
Только человеку с сильной и прозорливой душой дано сделать истину средоточием всех своих страстных помыслов.
Истина менее изношена, чем слова, потому что не так доступна.
Людским мыслям не хватает точности и определенности в еще большей мере, чем истинности. Думая о чем-нибудь, мы редко полностью заблуждаемся, но еще реже умеем целиком и полностью выразить в словах ничем не замутненную истину.
Мы невольно соглашаемся с любой истиной, если она вся целиком выражена в словах, доступных нашему пониманию.
Нет идей врожденных в том смысле, в каком это понимали картезианцы,[159] но любая истина существует независимо от нашего согласия с ней и притом существует вечно.
Доказывает истину только ее очевидность, а убедить в этой очевидности можно только путем рассуждения.
Истина говорит языком столь характерным, что его заимствует порою даже ложь, и эту характерность можно, на мой взгляд, определить как истинно хороший вкус: красноречие не имеет ничего общего с жаргоном умствования.
Ум не может подменить собой знание.
Ум вбирает в себя все черты натуральной простоты, дабы потом кичиться ими как своей принадлежностью.
Лишь одна страсть всегда изъясняется нелепо и неубедительно — это страсть к умствованию.
Подлинный и основательный ум всегда коренится в сердце.
Ум редко когда способен придать остроту беседе.
Беседе сообщает остроту не ум, а чей-то затронутый ею интерес; на мой взгляд, ум только тогда вносит в нее свой вклад, когда разжигает страсти, если только не он сам — предмет страсти собеседников.
Нам скучны многие люди и приятны некоторые только из-за нашего тщеславия.
Бедность ставит преграды нашим желаниям, но она же их ограничивает; богатство умножает наши потребности, но и дает возможность их удовлетворить. Человек счастлив, лишь когда он — на своем месте.
Иные люди живут совершенно счастливо, хотя и не подозревают об этом.
Любая страсть, владеющая человеком, как бы открывает прямой доступ к нему.
Если мы хотим обмануть людей насчет наших корыстных интересов, не следует пускать в ход обман, когда дело касается их собственной корысти.
Иных людей надо брать нахрапом, пока они не успели охладеть к вам.
У посредственных писак больше поклонников, чем завистников.
У самого дрянного бумагомарателя всегда найдется хоть один горячий поклонник.
Не войдет в милость к эконому человек, который добивается ее подарками.
Расположения сильных мира сего скорее добьется тот, кто помогает им пустить по ветру их добро, нежели тот, кто пытается научить, как его приумножить.
Мы не очень печемся о благополучии тех, кому помогаем только советами.
Великодушие щедро не на советы, а на помощь.
Философия нынче не в моде, и люди делают вид, будто склонны к ней с той же целью, с какой иные носят красные чулки, — чтобы иметь право смотреть на всех прочих свысока.
Нам недосуг обдумывать все наши поступки.
Слава стала бы главной приманкой наших вожделений, если бы надежда на нее не была так сомнительна.
Слава полнит мир множеством добродетелей и, подобно благотворному солнцу, украшает землю цветами и плодами.
Слава украшает героев.
159