Выбрать главу
674

Когда в трагедии плохо обдуманы частности, внимание публики неизбежно слабеет, и она настолько охладевает, что никакие красоты в дальнейшем не привлекут ее внимания и пройдут незамеченными. Разве человека, приехавшего в театр к пятому действию, трагическая развязка взволнует так же сильно, как того, кто внимательно прослушал всю пиесу и проникся чувствами действующих лиц?

675

Будь возможна мудро устроенная республика, это была бы, на мой взгляд, республика литераторов: она целиком состояла бы из умных людей; но сказать «республика» все равно, пожалуй, что сказать «дурно устроенное государство». Думаю, именно поэтому в таких государствах встречаются люди, исполненные высочайших добродетелей:[169] человек совершает больше всего великих дел там, где ему позволено безнаказанно делать глупости.

676

Честолюбие — примета дарования, мужество — мудрости, страсти — ума, а ум — знаний, или наоборот, потому что в зависимости от случая и обстоятельств любое явление то хорошо, то дурно, то полезно, то вредно.

677

Любовь сильнее самолюбия: женщину можно любить, даже когда она презирает вас.

678

Мне жаль влюбленного старика: юношеские страсти губительно опустошают изношенное и увядшее тело.

679

Не следует ни учиться танцам, когда у вас седые волосы, ни вступать в свет слишком поздно.

680

Неглупые дурнушки часто злы: их гложет досада на свое безобразие, ибо они видят, что красота восполняет любой недостаток.

681

У женщин обычно больше тщеславия, чем темперамента, и больше темперамента, чем добродетели.

682

Тот, кто не любит ни женщин, ни карт, заблуждается на свой счет, утверждая, что любит бывать в обществе.

683

Кто легкомысленней, нежели француз? Кто еще поедет, как он, в Венецию лишь затем, чтобы увидеть гондолы?

684

Человеку так свойственно все тащить и присваивать, что он подчиняет себе даже волю своих друзей, превращая их любезность в право деспотически властвовать над ними.

685

Что порождает столько злых, плоских и смешных остряков — глупость или недоброжелательность? Или та и другая вместе?

686

Между ловкостью и ложью такая же разница, как между откровенностью и грубостью: человек лжив или груб по недостатку ума. Ложь — это грубость людей фальшивых, донная муть фальши.

687

Несовершенство — составная часть любого порока, совершенство же едино и неделимо.

688

Я нахожу вполне извинительным, когда люди, неспособные добиться подлинной славы, создают себе ложную, но просвещенный человек, транжирящий время и силы на пустые занятия, представляется мне похожим на богача, который просаживает состояние на безделицы. И он — самый неразумный из смертных, если даже на склоне дней надеется преуспеть за счет тех достоинств, что помогали ему в лучшую пору жизни: приятнейшие свойства юноши постыдны в старике.

689

Старость может прикрыть свою наготу лишь подлинной славой: она одна способна заменить дарования, обветшавшие за долгую жизнь.

690

Надежда — единственное благо, которым нельзя пресытиться.

691

Одна мода исключает другую: человеческий ум слишком узок, чтобы одновременно ценить многое.

692

Кто мог бы извлечь выгоду из обаяния, тот его лишен; у кого оно есть, тот неспособен им воспользоваться. То же самое относится к уму, богатству, здоровью и т. д.: дары природы и Фортуны более часты, чем умение поставить их себе на службу.

693

На мой взгляд, лучшим способом воспитания принцев было бы поближе познакомить их со многими людьми разного нрава и положения: незнание своего народа — извечная беда государей. Стоит им взойти на трон, как все вокруг прячут лица под масками: властелин видит подданных, а не людей. Отсюда — дурной выбор фаворитов и министров, позорящий монархов и губящий народы.

694

Воспитайте принца воздержным, благонравным, богобоязненным, милостивым, и вы много сделаете для него, но мало для отечества: вы не научили его быть государем. Научить его любить свой народ и славу — значит привить ему все добродетели сразу.

вернуться

169

... исполненны высочайших добродетелей... — Вовенарг, почти не касавшийся в своих сочинениях вопросов государственного устройства, разделяет предубеждения многих современников, считавших республиканский строй пригодным только для небольших государств (например, для Женевской республики). Выдвинутая Вовенаргом парадоксальная мотивировка высоких добродетелей, свойственных жителям республики, может быть сопоставльиа с совсем иной трактовкой этого вопроса у Монтескье («О духе законов», кн. Ш, гл. 3. «О принципе демократии»). Труд Монтескье вышел в 1748 г., уже после смерти Вовенарга.