Митя замолчал, видимо представляя меня в отцовском кабинете. Я подумал, что ему, столько лет живущему вдали от дома, живущему со скоростью и напряжением, которых уже хватило бы на несколько жизней, наше детство видится совсем в ином свете.
— Ты уже переехал? — спросил он через некоторое время. И я почувствовал, что внимание брата занято чем–то еще.
— Еще нет. Все собираюсь, — ответил я. И спросил: — Я тебя отвлекаю?
Я почувствовал, что Митька в своей Москве помрачнел.
— Да нет… То есть… Неважно… Воюю тут с наследником, — неохотно признался он. — Без меня совсем отбился от рук.
Я улыбнулся, вспоминая конопатого, вихрастого, нахального митиного сына. В общем, очень похожего на своего отца.
— Целыми днями играет на гитаре, он, видишь ли, теперь у нас лидер группы. Кумир микрорайона и окрестностей. А из школы вот–вот выгонят. И дома ничего не делает. А уж чтобы о будущем подумать. Нет! Только о своей музыке. И хотя бы играли по–человечески… А то неизвестно что!
Я улыбнулся. Подумав о том, что все ворчащие родители похожи друг на друга.
— Ты смотри… — сказал я. — Поаккуратнее. Нужно уважать свободу личности. Насилие ничего кроме ответной агрессии не порождает… Свободный человек должен сам осознать границы своей свободы.
Брат промолчал. Но я понял, что он со мной не согласился: тебе легко говорить, а попробовал бы сам!
Он был, в общем, прав. Со стороны легко советовать. В чужом глазу, сами знаете…
— Я тут в одной книжке прочитал, — все же сказал я, — что детям, чтобы по–настоящему состояться, даже нужен конфликт с родителями. Им должно казаться, что они растут вопреки нам, вопреки правилам старого мира. Тогда все будет в порядке. Научная, между прочим, книжка. И в большинстве случаев, будем мы им мешать или нет, они вырастут в главном такими же, как мы. Это как перфокарта. Все уже заложено.
— А если не вырастут? — перебил меня брат. — Что тогда?..
Я рассмеялся. И мы заговорили о другом.
— Сижу, между прочим, за отцовским столом. Помнишь, как ты собирался его реставрировать?
— Что? — не понял Митька.
— Стол. Собирался ремонтировать старый чеховский стол. Материал подбирал, инструменты…
— Ах, стол… Да–да… Было что–то, — сказал брат. — Но я — это другое дело.
Я улыбнулся. И не стал спорить.
И мы некоторое время молчали.
— А помнишь наши завтраки по выходным, все вместе? — наконец, спросил я. — А? Отцовские истории? Притчу о двух лягушках…
Митя ответил не сразу.
— А как же! — очень серьезно и тихо сказал он. — Конечно! Конечно, помню.
— Может приедешь? — с надеждой спросил я. — Вместе вещи, наконец, разберем. Посидим вечерок?
Митька опять замолк. Я чувствовал, что он очень хочет приехать. Но наперед знал, каков будет ответ.
— Нет. Не смогу, — вздохнул брат. — Сейчас концерты… Потом репетиции… А еще студию открываем… Не смогу.
Мы помолчали, каждый на своем конце провода, на расстоянии семисот километров друг от друга.
Я подумал о том, что родственные связи — это все же что–то особенное. И наверное стоит жить, если в мире есть люди, с которыми можно вот так помолчать на разных концах провода, думая об одном и том же и без слов понимая друг друга.
Митька однако, как оказалось, думал о другом.
— А повезло нам с родителями! — вдруг весело сказал он. — Верно, брат?
Да, повезло.