2. Передача взятых в плен «летчиков-террористов» полиции.
3. Разрешение гражданскому населению прибегать к их линчеванию (что отвечало бы желанию партийных органов в германском тылу, а также и желанию самого Гитлера!)
Позже фельдмаршалу инкриминировали некоторые его пометы на полях документов, к примеру, такие: «С военными судами ничего из этого не выйдет!» По его убеждению, «террористическим налетом» можно было считать лишь более или менее прицельную бомбардировку с бреющего полета. Тут имелось только две возможности: или налет удавался — и летчик благополучно улетал, или он оказывался сбитым и мертвым. Далее Кейтель написал. «Если разрешить юстицию Линча, требовать выполнения правил [ведения войны] будет трудно».
Вот где была собака зарыта! Начальник ОКВ, начальник штаба оперативного руководства вермахта и главнокомандующий люфтваффе рейхсмаршал Геринг были едины в одном: никакого «да» здесь не должно и не могло быть, оставалось только затягивать решение вопроса. И в данном случае исключение лишь подтверждало правило! Кейтель воспользовался этим методом, хотя сам себе велел блюсти крайнюю корректность.
По вопросу о «суде Линча» над «летчиками-террористами» шли бесконечные обсуждения, в которые включились имперский министр иностранных дел фон Риббентроп и начальник Главного управления имперской безопасности (РСХА) Каль-тенбруннер. Сохранилась переписка за июнь 1944 г. между Кейтелем и начальником генерального штаба люфтваффе генерал-полковником Кортеном. В ней оба они стремились определить рамки понятия «летчик-террорист» и сузить их.
В телеграмме от 15 июня главнокомандующему люфтваффе Кейтель подробно рассматривает это понятие. Подлежащими «особому обращению» (т.е. уничтожению путем передачи в руки СД) следует считать всех участников налетов на гражданское население, на отдельных лиц и их скопления, обстрела парашютистами немецких военнослужащих ВВС и обстрела из бортового оружия пассажирских поездов, госпиталей, больниц, санитарных составов, — говорится в этой телеграмме636. Кейтель просил согласия «господина рейхсмаршала» [Геринга] и выражал надежду, что тот даст новые уточнения по обсуждаемому вопросу.
Защитник Кейтеля д-р Нельте напрямую спросил его: «Был ли объявлен этот приказ?» Ответ Кейтеля: «Приказа по этому поводу никогда дано не было. Гитлер тоже к нему больше не возвращался. Вскоре он выехал на Восточный фронт, и после 20.7. [19]44 г. (т.е. дня неудавшегося антигитлеровского заговора. — Прим, пер,) это дело больше не обсуждалось».
Итак, приказ дан не был! Но Кейтель заблуждался только в одном. Об этом говорят показания в Нюрнберге свидетеля — офицера генштаба люфтваффе при начальнике штаба оперативного руководства вермахта майора Томаса Бюкса. В марте 1945 г., когда уже нависла тень поражения, в бункерном лагере в Берлине этот вопрос возник еще раз. Гитлер, подстрекаемый начальником Партийной канцелярии Борманом, приказал начальнику РСХА Кальтенбруннеру все «скопившиеся экипажи [вражеских] бомбардировщиков» и все «накапливающиеся» в дальнейшем немедленно передать непосредственно СД, которая должна их «ликвидировать». Майор сказал тогда, после совещания, фельдмаршалу: «Приказ безумен!» Кейтель бросил реплику: «Пожалуй, так можно сказать!» Бюкс подчеркнул: люфтваффе не замарает своей чести и приказ этот не выполнит!.. На это Кейтель заметил: такие приказы он [Пгглер] сам подписывать не желает, пусть потом все, как всегда, висит на ОКВ, «но я, черт меня побери, такого приказа не отдам!»
Позже майору Бюксу позвонил рейхсмаршал и спросил: «Скажите, он [Гитлер] что, совсем спятил?» Разговор закончился словами Геринга: «Все это — безумие и осуществлено быть не может!» Кроме Кейтеля против «Линч-приказа» возражал и начальник генерального штаба люфтваффе генерал авиации Коллер. Приказа так и не последовало!
Борьба вокруг таких «особых приказов», схватка между благоразумием и безумием, стремление дать этому благоразумию проявляться во всем, необходимость начинать «бумажную войну» (чтобы, во-первых, доказать свое дисциплинированное выполнение долга, а во-вторых, попытаться либо помешать отдаче полностью противоречащих чувству чести и противоправных приказов, либо смягчить их) — всё это отнюдь не определяло целиком деятельности ставки. Но от случая к случаю вокруг действующих от имени Гитлера офицеров все больше и больше создавалась какая-то странная атмосфера внутри этого, подобного острову, кольца заграждения № 1, отделявшего «Волчье логово» от остального мира. К этому добавлялось и осознание того факта, что нормальная победа, в традиционном, старопрусском смысле слова, уже невозможна. Невозможно стало и прийти к нормальному миру путем переговоров и частичных отказов [от прежних захватов], причем не только из-за личности (или антиличности) Гитлера, но и из-за упорного, неумолимого требования вражеской стороной безоговорочной капитуляции Германии. Для высших офицеров, которые, как и Кейтель, пережили поражение 1918 г. и Версальский мир, отсюда возникала непреодолимая дилемма.
Оба высших офицера в кольце заграждения № 1 — генерал-фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль — были в этом кольце пленниками. Принимая во внимание невероятно бюрократизированное и механистическое руководство войной 80-миллионного народа и многомиллионной массовой армии, а также длившиеся часами ежедневные обсуждения обстановки (которые до мелочей копировали партийные сборища с речами фюрера), они чувствовали себя по горло заваленными канцелярской, кабинетной работой. Они были в прямом смысле слова так же постоянно перегружены делами, как менеджеры гигантского завода нашего современного индустриального мира. Кроме того, они повседневно подвергались воздействию редкостной способности Гитлера оживлять иллюзии и провозглашать «веру» в конечную победу. Ко всему прочему, ими владело удручающее чувство, что перед лицом непрерывно вздымающейся все выше и выше волны военных поражений, при всем бедственном положении выход из него, пожалуй, знал все-таки только один этот человек, преодолевший, по собственным же предсказаниям, множество критических ситуаций! Обоим номинально руководившим ОКВ генералам было дано играть независимо-циничную роль скептиков и находить удовлетворение и обманчивое утешение в горько-саркастическом умни-чании за закрытыми дверями.
Третьим генералом в этом туго затянутом кольце заграждения был генерал артиллерии Вальтер Варлимонт, заместитель начальника штаба оперативного руководства вермахта. Обладая слишком холодным умом, чтобы поддаваться иллюзиям, он принадлежал к типу высокоинтеллектуальных генштабистов. Но тем острее, несомненно, ощущал он расхождение между рациональной оценкой ситуации и фактическим положением, понимал собственное бессилие. Варлимонт был единственным, кому чаще других удавалось д ля служебных поездок вырываться из кольца заграждения и впрямую почувствовать реальность на самом себе. С его точки зрения, это требовало осторожности, взвешенности и щепетильности в общении с Гитлером, а также и с «верующими» в конечную победу, к коим он причислял и самого фельдмаршала.
Потом, уже в Нюрнберге, Кейтель озадаченно и негодующе констатировал, насколько этот, как он полагал, давно и хорошо знакомый ему офицер был рад-радешенек, что из-за полученного при покушении на Гитлера 20 июля 1944 г. ранения ему удалось вырваться из зоны заграждения и навсегда избавиться от неблагодарной и безнадежной должности. Кейтель просто не хотел верить: ведь Варлимонт никогда не говорил ему все начистоту, ибо считал такое поведение слишком рискованным637.
В этом близком кругу имелись, разумеется, и такие офицеры, которые, находясь на менее утомительных должностях, были рады отсидеться здесь от тягот и опасностей войны. Однако это нимало не мешало им выдавать себя за иронизирующих циников. Правда, одного только мельком брошенного взгляда на карту с обстановкой было достаточно (по крайней мере, осенью 1942 г.), чтобы, за неимением другого выхода, дать пищу такому цинизму. Каждому, кто не закрывал сознательно глаза на действительность, становилось сначала слегка, а потом все отчетливее видно: все, что изо дня в день творилось в этом органе руководства войной и военной администрации, — сизифов труд и едва ли могло привести к желанной победе. На тех же, кто оказывался здесь новичком, кто попадал в эту окруженную лесами ставку фюрера в Восточной Пруссии или в невероятно далекий от реальной жизни сказочный горный мир Берхтесгадена, все это (если кто-нибудь из них вообще задумывался над этим) производило впечатление удручающее. Ведь здесь, в цитадели высшего военного руководства, явно одерживали верх цинизм и фатальная склонность многих офицеров ничего и никого не воспринимать всерьез. Это могло выразиться даже в форме презрительного вопроса: «Ну что ОН опять отчебучил? Совсем уже рехнулся?» А это, в свою очередь, значило, что в том тепличном и оторванном от реальной жизни мире старались либо помалкивать насчет истинного положения на фронтах, либо симулировать предписанную уверенность в победе.