Отсюда следует, что недостаточно отыскивать случайные вредоносные элементы в (другом) субъекте, ядовит субъект как таковой в силу самой своей форме, в силу бездны Инаковости (Otherness). Вредоносным делает субъекта objet petit a, на котором крепится его постоянство. Когда нам кажется, что мы действительно знаем нашего близкого друга или родственника, часто случается, причем внезапно, что он совершает некий поступок — произносит бранное слово или жесткую реплику, делает непристойный жест, отвечает холодным и равнодушным взглядом, когда от него ждут сочувствия, — поступок, который заставляет осознать нас, что перед нами совершенно незнакомый человек. В этот момент добрый знакомый превращается в Ближнего. Теория Джорджо Агамбена словно бы получила ироническое подтверждение в июле 2008 года, когда итальянское правительство ввело чрезвычайное положение с целью решить проблему Ближнего, существующую в характерной для наших дней форме: проблему иммигрантов из Северной Африки и Восточной Европы. В начале августа был сделан следующий шаг в этом направлении: 4000 солдат были мобилизованы для охраны уязвимых пунктов (железнодорожных вокзалов, торговых центров…) в больших городах. Потом появились планы привлечь военных для защиты женщин от насилия…
Важно отметить, что введение чрезвычайного положения не вызвало в государстве большой шумихи: жизнь продолжала идти своим чередом… Разве не так мы, население развитых стран во всем мире, относимся к государству? Мы просто соглашаемся на ту или иную форму чрезвычайного положения (против террористической угрозы, против иммигрантов и т. д.) как на меру, необходимую для обеспечения нормального течения жизни? Так что же на деле представляет собой чрезвычайное положение? Ответ на этот вопрос дает инцидент, имевший место 20 сентября 2007 года, когда семеро тунисских рыбаков спасли от верной смерти в открытом море сорока четырех беженцев из Африки. Если их обвинят «за содействие нелегальным иммигрантам», они могут получить от одного до пятнадцати лет тюрьмы. 7 августа они бросили якорь на шельфе в тридацати милях к югу от побережья острова Лампедуза близ Сицилии и отправились спать. Разбуженные криками, они увидели резиновую лодку, перегруженную обессиленными людьми; лодку носило по волнам, и она должна была вот-вот затонуть. Капитан принял решение переправить этих людей в ближайший порт на Лампедузе, и там все прибывшие были арестованы. Все наблюдатели сходятся в том, что истинная цель этого абсурдного суда — убедить других потенциальных иммигрантов не следовать по стопам своих предшественников. Против других рыбаков, которые в сходных ситуациях били иммигрантов палками и позволяли им тонуть[307], никаких санкций применено не было. Этот инцидент демонстрирует, что введенное Агамбеном понятие homo sacer, предполагающее, что изгнанных из общества людей можно безнаказанно убивать, работает в полной мере в центре Европы, которая хвалится тем, что является последним бастионом прав человека и гуманитарной помощи и возмущена теми эксцессами, которые допускают Соединенные Штаты в своей войне против террора. Героями в этой ситуации являются тунисские рыбаки, чей капитан Абделькарим Байюдх, оценил свой поступок просто: «Я рад тому, что я сделал».
Лучшую характеристику «разумного антисемитизма» дал в 1938 году Робер Бразийак[308], называвший себя «умеренным» антисемитом: «Мы позволяем себе аплодировать Чарли Чаплину в кинотеатрах, восхищаться Прустом, хотя он наполовину еврей, аплодировать Иегуди Менухину, еврею; и голос Гитлера доносят до нас радиоволны, названные в честь еврея Герца <…> Мы не хотимникого убивать, мы не хотим устраивать никаких погромов. Но мы при этом считаем, что лучше всего препятствовать всегда непредсказуемому инстинктивному антисемитизму, организуя разумный антисемитизм»[309]. Не этот ли самый подход демонстрируют наши правительства, когда видят перед собой «иммигрантскую угрозу»? Гордо отвергая откровенный популистский расизм как «неразумный и неприемлемый», не соответствующий нашим демократическим стандартам, они одобряют «разумные» расистские протекционистские меры… Подобно сегодняшним бразийакам, они (а некоторые из них — даже социал-демократы) говорят нам: «Мы позволяем себе аплодировать африканским и восточноевропейским спортсменам, азиатским врачам, индийским программистам. Мы не хотим никого убивать, мы не хотим устраивать никаких погромов. Но мы при этом считаем, что лучше всего препятствовать всегда непредсказуемым антииммигрантским протекционистским мерам, организуя разумную защиту от иммигрантов».
307
308