Раза два или три звонил телефон, однако я не подходил. Я работал, пока не стемнело, пока я не перестал видеть, что делаю. Тогда я нехотя прикрыл канаву брезентом и вернулся в дом. Кейт и Биллу давно бы уже пора было приехать, поэтому я еще раз позвонил в Патчог, и они все еще там. Кейт объяснила:
– Я попыталась до тебя дозвониться, но никто не брал трубку.
– Я был во дворе.
– Мы переночуем здесь, – продолжала она. – Если ты не передумаешь, завтра приедем домой.
– Я не передумаю, – буркнул я.
– Давай все-таки подождем до завтра, – сказала Кейт.
Так и решили. Я принял душ, сварганил себе ужин и сел в гостиной перед телевизором. Телефон больше не звонил. В половине двенадцатого я лег спать. Я так устал, строя стену, что тут же крепко заснул.
Воскресное утро выдалось облачным, но не дождливым. Я быстро позавтракал, бриться не стал и к девяти часам был уже во дворе.
Они явились незадолго до одиннадцати. Рембек, Керриган и толстенький седоволосый коротышка в круглых очках и с черным портфелем в руке. Они, видимо, звонили в дверь, но я не слышал и обнаружил их присутствие, подняв голову от канавы и увидев, что они обогнули угол дома и направляются ко мне. Тогда я понял, что в глубине души и раньше подозревал: от этой работы не так-то просто отделаться. Я всегда знал, что дознание будет преследовать меня, пока я не доведу его до конца, пока не найду убийцу Риты Касл.
Я стоял, опершись на лопату, и смотрел, как они идут ко мне по диагонали через двор. Рембек и Керриган несколько удивились, когда, оглядевшись, увидели, что кругом навалены строительные материалы и полным ходом идет стройка. Толстяк же, не глядя по сторонам, подкатился ко мне как колобок, производя впечатление человека, которого внезапно вытащили из роскошного и комфортного обитания, где он состарился и растолстел, и требуют производить немыслимые телодвижения, от которых он давно отвык.
Все трое остановились передо мной, и Рембек, ткнув пальцем в толстяка, сказал:
– Ладно, вот он.
Я, без особой надежды в голосе, возразил:
– Вы согласились меня уволить. Мне ответил Керриган:
– Мистер Тобин, – терпеливо пояснил он, – можете считать, что, когда Эрни принимал вас на работу, он делал это от лица корпорации. Вы работаете не на него, а на корпорацию, и корпорация вас не увольняла и увольнять не собирается.
– Да, – промямлил я, – конечно. Продолжать спор было бесполезно. Я отложил лопату и выбрался из канавы. – Будьте любезны подождать в доме, – попросил я. – Я приведу себя в порядок.
– У меня на полпервого назначена встреча, – выпалил толстяк – должно быть, Сэм Голдберг, судя по тому, что Рембек его даже не представил.
– Сегодня воскресенье, – раздраженно произнес Рембек. – Кто по воскресеньям занимается делами?
– Я тоже не в восторге, что так получилось. – Сэм с его весом был слишком желчен, что не свойственно обычно толстякам.
Я провел их в дом и, оставив в гостиной, пошел наверх принять душ и побриться. Когда я снова спустился к ним, Голдберг попросил:
– Можно побыстрее с этим покончить?
– Разумеется, – ответил я, сел и обратился к нему с вопросом:
– Когда Рембек впервые обсуждал с вами развод с женой?
Керриган не сумел скрыть удивления; по зло скривившемуся рту Рембека я понял, что он уже догадался о теме нашей предстоящей беседы, а Голдберг, не заподозривший в вопросе ничего необычного, сразу ответил на него:
– Месяца три назад.
– И что вы успели сделать?
– По оформлению документов? Ничего.
– Почему так?
Он раздраженно передернул плечами:
– У Эрни по этому поводу было семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра другое. Мне велели от вас ничего не утаивать...
– Спасибо, – поблагодарил я. – Как вы изволили выразиться, у него было семь пятниц на неделе, когда он говорил о разводе. Но вы не знаете, он все-таки принял окончательное решение?
– У него все решения окончательные, – буркнул Голдберг. – Звонил мне через каждые три дня: “Да! Нет!” – и снова: “Да! Нет!” Последний раз было: “Нет”.
Рембек попытался сделать хорошую мину при плохой игре.
– Сэм, ты преувеличиваешь. Не так уж часто я передумывал. Однако Голдберг был не в настроении думать о достоинстве Рембека. Повернувшись к нему, он огрызнулся:
– Сколько раз я тебе повторял: девчонка тебя за нос водит? И не надо мне морочить голову. Ты каждые три дня мне звонил.
– Вы обговаривали развод с миссис Рембек? Голдберг развел руками:
– Каким образом? Я просто не мог с ней встретиться.
– Вы ей сообщили о намерениях Рембека или он сам?
– Она ничего не знает! – гневно воскликнул Рембек. – Ей никто не сказал. – И снова повторил:
– Она ничего не знает. Голдберг опять недовольно передернул плечами:
– Если она и знает, то не от меня.
– У меня создалось впечатление, что вы Риту Касл недолюбливали? – продолжал я расспросы.
– О мертвых или хорошо, или ничего.
– Тогда не расскажете ли мне, как вы отзывались о живой Рите Касл?
Он с некоторым удивлением взглянул на меня, и вдруг его лицо неожиданно озарила веселая улыбка:
– С удовольствием, – ответил он. – Живой я считал ее продажной дешевкой и выскочкой. Она настолько презирала Эрни, что даже не считала нужным этого скрывать. Я предупреждал его, что она собирается за него замуж исключительно из-за его денег и что он всю жизнь потом будет жалеть. Я предупреждал, что, если бы он не пообещал вложить деньги в ту постановку, она вообще не согласилась бы выйти за него. Я предупреждал, что пьеса просуществует дольше, чем их брак.
– Какая пьеса? – спросил я у Рембека.
– “Гедда Габлер”, – пробормотал он. – Она хотела ее режиссировать.
– Не играть?
– Нет. “Актеры – исполнители чужой воли”, – говорила Рита. А она хотела сама поставить пьесу.
– И вы бы ее финансировали?
– Но ведь не на Бродвее же, – оправдываясь, объяснил он. Как будто меньшие расходы из его бюджета каким-то образом свидетельствовали в его пользу.
– Вы уже начали работать над постановкой?
– Еще нет. Мы собирались после того, как...
– Как поженитесь? Он промолчал.
– Почему вы мне все время лгали? – накинулся я на него. – Зачем вы упорно убеждали меня, что девица вам безразлична и не приведи Господь, чтобы жена про нее узнала.
– Она умерла, – мрачно произнес он. – Все кончено. Какая теперь разница?
– Вы мне спутали все карты, – пояснил я. – Я потерял массу времени. Мне стоило огромного труда разузнать то, что вы могли бы мне сказать с самого начала.
– Хотите знать правду? – огрызнулся он. – Мне было стыдно! Выяснилось, что Сэм был прав. И вообще никто, кроме меня, в ней не ошибался. А я разобрался во всем, лишь прочитав ее записку.
– Да, ее записка, – повторил я. – Мне она нравится не больше вашего. – Я поднялся. – Мне надо еще раз съездить в Аллентаун.
Глава 25
Рембек настоял на том, чтобы поехать с нами, хотя я и говорил ему, что это совершенно бессмысленно, что он там ничего не увидит и ничего нового не узнает. Однако он все-таки поехал. Высадив Сэма Голдберга в центре города, мы нырнули в тоннель Линкольна, и лимузин понесся по шоссе на запад.
Керриган ехал впереди, рядом с шофером, Домиником Броно. Мы с Рембеком сидели сзади, разделенные широким пространством сиденья и погруженные каждый в свои мысли. Рембек, судя по его кислой физиономии, размышлял о чем-то мрачном. Я же был настроен оптимистично. Не зная, кто был инициатором нарочитой путаницы, теперь я понимал, что узел постепенно распутывается, а ложь и недомолвки отметаются в сторону. Я уже не вел дознание, исходя из не правильных или неточных предпосылок. И мне казалось, что конец моего расследования был близок. Может быть, совсем рядом.