- Растворяюсь и появляюсь там, где меня могут накормить, - кивнул Руслан.
- Но, ты так похож на человека, - протянула, внимательно оглядывая лицо гостя.
- Все зависит от расы, Мирослава. Если я попаду на планету разумных, испытывающих эмоции кузнечиков, я буду подобен им.
Я кивнула ошалело, и решила больше не задавать вопросов, пока окончательно не спятила.
- Мое существование – как и все прочие, бессмысленно, я живу только для того, чтобы поглощать, питаться, - продолжил Руслан, - я понял, что люди часто задаются вопросами мироздания, патетические вопрошая «для чего я родился». И из того, что удалось повидать, пожить, могу сказать, что люди созданы, чтобы быть – как и все остальные существа в бескрайней Вселенной. Жить, дышать, пить, есть, думать, говорить и делать. Во всех многообразиях форм, цвета, размеров, жизнь дана просто для того, чтобы быть. Поэтому я – ем, а ты отдаешь.
- Да, - немного невпопад ответила я, - давай больше не будем говорить о высоких материях и неземном, ладно? Я боюсь тронуться умом.
- Ладно, - улыбнулся Руслан, - ведь говорил – мы просто незнакомцы, что встретились на мгновение. Пересеклись, задев друг друга плечами, и через минуту разошлись, чтобы затеряться в толпе и никогда больше не увидеться. Ты отдашь все, что хочешь отдать, я возьму это и с удовольствием съем, и мы расстанемся, вернувшись к обыкновенному, привычному для нас жизненному укладу.
- Хорошо, - согласно кивнула я.
Привычней было считать Руслана обыкновенным мужчиной, что выслушивает беды, держа за руку. А то, что он питается моими эмоциями – можно выпустить из виду.
Мы еще посидели немного, поговорив о пустяках, я вымыла посуду, вернулась за стол, чтобы выпить вторую чашку кофе. Руслан не напрягал своим присутствием, знала, что если захочу побыть одна, он рассеется, чтобы побродить по планете и вернется, когда соизволю позвать.
Он был бесконечно странным, но ещё и внимательным, знающим. Это не давало мне пугаться, теряться и пялиться на него во все глаза.
Ничего не говоря, повинуясь порыву, протянула к нему руки ладонями вниз, и спустя мгновение, он сжал их крепкими пальцами.
И я снова погрузилась в прошлое. Уже не только для того, чтобы накормить гостя, а потому что самой захотелось вспомнить.
***
Второй, не менее внезапный случай, когда Даниил втиснулся в реальность, случился через год после нашего последнего некрасивого расставания.
Даже не так. Он ворвался, но не сам.
В то время я обреталась в небольшом городке на севере страны, что с трудом мог называться цивилизованным. Работала почтальоном во втором отделении – разносила по домишкам пенсии, газеты и журналы, (жители не хотели знаться с пластиковыми карточками, а при слове «интернет» если не крестились, то глядели сочувственно, и тяжело было доказать, что хотела сказать именно «интернет», а не «интернат»).
На этот раз я снимала не квартиру, как было ранее, а полдома на одной из тихоньких улиц. На другой стороне строения обитала пожилая пара: красноносый дядька Толик, что пребывал навеселе в любое время суток, и тётя Таня, что «на деревне» слыла дамой продвинутой, поскольку лихо разъезжала на малюсенькой двухдверной оке.
По моему мнению, соседи являлись диковинной парой, и с первого взгляда тяжело было представить, что держало их рядом друг с другом столько лет. Со второго взгляда ситуация более-менее прояснялась – миниатюрная Татьяна имела до того шаткую нервную систему, что вывести ее из равновесия могла обыкновенная мелочь. Но, кроме этого, в организме соседки наличествовали крепкие голосовые связки, да такие, что ее ругань слышала вся улица - даже глуховатая баба Маня, к которой частенько захаживали подруги играть в лото, жаловалась на шум. А вот Анатолий, в силу своей расслабленности (по сто грамм через каждый час, где там к вечеру на ногах крепко держаться) крики воспринимал в пол уха. Так и коротали вечера: соседи вечно цапались, парадоксально сохраняя при этом гармонию в супружеском взаимопонимании, а мне приходилось стучать по стенке тапком, чтоб напомнить, что пора укладываться спать.
Жилось интересно, поскучать времени не оставалось. Я снова отвлеклась от дел сердечных, работая, общаясь с людьми, а также погрузившись в изучение «Автобиографии Бенджамина Франклина». Не то чтобы питала интерес к сюжету, книга скорее служила хорошим снотворным средством - даже после «ленивого» дня (и если соседи в виде исключения помалкивали), удавалось раззеваться да задремать на втором абзаце.
Словом, я много ходила, дышала свежим воздухом, вкусно ела, вовремя ложилась почивать, и даже набрала пару килограммов, что в некоторых местах придало угловатой фигуре интересных изгибов.
Ещё, в том городишке я слегка одичала. Не то, чтобы разучилась пользоваться ножом и вилкой, но практически все прелести новостей и осведомлённости - проходили мимо, не озаряя. Да, я знала кучу сплетен: какие баба Нюра покупает гостинцы внукам, откуда у Ленки из тринадцатого дома новенький холодильник, сколько сахара кладет Валентина Яковлевна в свой самогон, но это, естественно, не могло заменить обыкновенных новостей. Например, о назначении нового генерального прокурора центрального округа и об аресте предыдущего, узнала из криков соседей. Стены, ясное дело, в домике были тонкие, окошки из-за жары настежь распахнуты, и ровно в восемь двадцать дядя Толик весьма непечатно высказался о новой фигуре правосудия, а тётя Таня на удивление его поддержала, выразив своё мнение в куда более нелитературном формате. И все бы ничего, можно было думать - с какой стати мне сдался какой-то прокурор, если бы он не был моим знакомым: захаживал к отчиму, бывало. Поэтому, новость стала весьма неожиданной. Правильно говорят – от бед не зарекайся.
Так что, регресс культуры шёл полным ходом: с некоторых пор телефон валялся разобранным (с вынутой симкой и батареей), телевизора не имелось, электронной почтой не пользовалась – деловых писем слать было некому, а с немногочисленными приятелями я изредка общалась в социальных сетях, перекидываясь пустыми фразами, когда удавалось «словить» интернет. Чувствовала себя Робинзоном, и это ощущение на удивление было приятным, лестным.
Я нравилась себе вот такая – простая в общении с капризными пенсионерами, домашняя – без тяги к ночной жизни и лоска моды, неприхотливая в быту и полностью свободная. Я могла быть той, кем хочу, могла быть кем-угодно и в то же время никем вообще. И я была.
Не играла роли, а являлась обыкновенной девушкой, почти деревенской, одичавшей, с отросшими кутикулами и нестриженными волосами, потому что в тот момент хотела такой быть. Парадоксально, но эта власть над собой и собственной жизнью вселяла дичайшую уверенность в себе. Я засыпала с улыбкой и с ней просыпалась, зная: все под контролем. Наверное, поэтому то, что произошло в дальнейшем, стало совершенной неожиданностью, и отразилось на мне более глубоко, чем должно было.
И снова не случилось ничего сверхъестественного, такого, что перевернуло бы мою и без того ущербную душу вверх дном. Просто в один из дней застала на пороге незнакомую дамочку, предварительно наткнувшись у забора на литой внедорожник с вывернутыми наружу колесами.
Она сидела на деревянной ступеньке, сунув под зад сумку от Шанель. Я шла от калитки (что не запиралась) к дому, и упорно рассматривала бузину, выросшую по бокам от вытоптанной тропинки, после недавнего дождя, вместо того, чтобы подумать о том, что, и главное – кто, меня ждёт. Так было, потому что где-то в глубине души я знала кто незнакомка и зачем она здесь. Знала, но упорно отвергала это знание.
Всё же, тропинка быстро закончилась – да и что там её было, метров десять.
Подойдя, уставилась сперва на сумку, а потом на женщину. Она не торопилась вставать, сидела себе, и меня разглядывала из-под дизайнерских солнцезащитных очков. На ее лице явственно проступала брезгливость пополам с недоумением.