Надо было признать - дамочка была хороша. Заметна тем самым лоском, ухоженностью, что выделяет ей подобных женщин из многотысячной толпы. Локоны струились по плечам и имели роскошный каштановый оттенок: хвастали красноватым, глянцево-натёртым переливом, как блестит отполированный каштановый бок в предзакатных лучах. Кому-то могло показаться высокопарным такое сравнение волос, но они воистину были шикарными, и я прекрасно знала, что такой эффект достигается регулярными походами в салон, ежемесячным ламинированием, кератиновыми масками и тщательным профессиональным уходом. Уже только за одну старательность в поддержании внешности на таком уровне, можно было уважать незнакомку. А ведь кроме волос у неё имелась идеальная фигура, что тоже нетрудно было разглядеть. Одета женщина была в лёгкий сарафан от известного за границей дизайнерского дома, что не скрывал стройных ног, тончайшей талии и изящного остального.
В целом она выглядела на миллион. И не то чтобы я оценила её из зависти, отнюдь. Она на самом деле была красивой, и всё в ней кричало о богатстве и высоком положении. Да и я, если честно признаться, даже со своими неухоженными кутикулами и отсутствием макияжа, проигрывала только в росте, ну и, пожалуй, в отсутствии брендовых шмоток.
Бренд признала легко, потому что выросла среди модных глянцевых журналов и кучи дизайнерского тряпья, слушала нескончаемые обсуждения новых коллекций, которые обновлялись четыре раза в год, и прочую болтовню родительницы с самыми модными и популярными людьми мира.
Так же, глядя на дамочку, что восседала на замшевом чуде своим тощим задом, догадывалась, что это точная копия моей матери. Один в один. Такие, как она – щебечут о пустяках, изводя мужчин до того самого состояния, когда платиновая карта с бесконечным лимитом становится искуплением и избавлением. Такие диво-девочки завтракают в Милане, обедают в Париже, а ужинают в Берлине.
И ещё, я вполне осознавала, что такие красотки не выпускают свою жар-птицу из рук. Они борются за нее до последнего вздоха, до последнего целого ногтя.
К тому же, стоило признать - есть такие жар-птицы, которые действительно стоят борьбы.
Я вздохнула. Пауза вышла за все рамки приличного.
- Здравствуйте, - поздоровалась, и прошла к двери, звеня ключами.
Незнакомка поднялась – изящно, как могут только особенно грациозные девочки, и прошла за мной в дом, вертя головой и морща хорошенький носик.
Я бросила пакет с покупками на разделочный стол, обернулась и встретилась с хищным взглядом голубых глаз. Без очков она оказалась младше, чем я предполагала: навскидку - не больше тридцати.
- Невероятно, - пропела незнакомка, блеснув белоснежными зубами, - убогая девица в убогой лачуге. Я думала, придется прорываться с боем, а тут…
- Вы кто? - перебила я.
Миндальничать и строить из себя воспитанную леди, было откровенно лень.
- Я? А ты еще не догадалась, потаскушка? – девица огляделась, скривилась брезгливо и снова мне в лицо посмотрела.
Надо думать, в атаку пошла.
Гадать было нечего, я прекрасно знала кто она такая, только не совсем понимала, чем вызван этот визит.
- Вы зачем приехали, и как вообще меня нашли? – поинтересовалась, подходя к раковине и подставляя руки под холодную воду.
- А что тебя искать, если твой адрес в Данином ежедневнике красным маркером отмечен, - повысила тон мачеха.
Ей-богу мне пора было рассмеяться. Знакомство получилось занимательным.
- Так, а ехали-то зачем? – настояла на своем, вытирая руки полотенцем.
- В глаза посмотреть хотела, проститутка ты малолетняя, - продолжила яриться новая Данилова жена, - я, его законная супруга, ехала за тысячу километров, чтобы патлы твои повыдрать и морду расцарапать, - выдохнула, набрала в грудь воздуха, а я рассмеялась ей в лицо.
Это было бы интересно. Правда. Я – выросшая на улице, колотящая соседских пацанов, и девочка-припевочка в костюмчике от Армани, катаемся по давно не метеным сеням. Цирк.
- Вы, поосторожней-то, - ответила, отсмеявшись и прищурившись, - желания, они имеют свойство сбываться.
Мачеха надменно фыркнула и задрала нос.
- Как часто он приезжает? – повелительно наклонив голову, спросила через минуту.
Видимо, отступать не собиралась.
- Раз в год, - совершенно честно ответила я.
По статистике – если считать от моего первого побега из дому, получалось как-то так.
- Что? – округлила яркие глаза девица, - да у него твоих фотографий по сто штук на сезон, причем все в разных ракурсах и позах, - снова раскричалась дамочка.
Я же в недоумении выгнула брови.
- На, смотри, - кинула на столешницу плотный коричневый конверт, из которого выскользнули фотографии, и скрестила руки на груди.
На снимках действительно была я. Не в подростковом возрасте, как думалось ранее, а запечатленная буквально на днях.
На одной из карточек я ела персик, сидя на крылечке. Ветер взметнул волосы, пришлось наклонить голову к плечу и убрать подальше фрукт. Черно-белый снимок был сделан издали и немного сверху, но увеличен в несколько раз, отчего были видны волосинки, запутавшиеся в ресницах от ветра. Я щурилась довольно от сладкой мякоти на языке, улыбалась, и как раз облизывала большой палец – стирая сок, когда щелкнул затвор. Фотография получилась откровенной в своей безыскусной простоте.
На второй, тоже черно-белой, одевалась, стоя у зеркала. Оголив спину, волосы были перекинуты на одну сторону – у левой лопатки виднелась аккуратная родинка. Из одежды на мне были только кружевные черные трусики. В отражении во всей красоте предстала грудь, лицо, со спокойным, еще сонным выражением: глаза были опущены на черный бюстгальтер, что как раз вертела в руках, и фотографу не удалось словить их выражения. Впрочем, это было бы лишним – снимок, сделанный из окна, и без того вышел до невозможного эротичным. Будто я позировала нарочно.
Остальные фотографии пролистала быстро. Они были цветные, и на каждой запечатлелась разная я: ела, спала, шагала по дороге с дурацкой почтальонской сумкой через плечо, разговаривала с людьми, ехала в трамвае, каталась на велосипеде.
Вот я закапываю глаза бездомному коту, а он вырывается, отворачивает морду и норовит цапнуть за руку задними лапами. У меня на лице решимость, сумка валяется на земле, из нее выглядывают газеты и даже число видно – двадцать третье мая. Впрочем, тот день я помнила и так: у недавно родившегося котенка загноились глаза и я, купив специальные капли, упорно пыталась эти глаза закапать. Гонялась за ним по всей околице…
На следующем снимке снова я: смеюсь, запрокинув голову, и держусь за плечо внука бабы Кати – одной из пенсионерок, кому приношу деньги. Рослый, чернявый паренек как раз приглашал на свидание, а я веселилась и не понимала, отчего он обижается. Наверное, просто отвыкла от подобных приглашений.
М-да. Отодвинула снимки в сторону, подняла растерянный взгляд на жену Даниила и спросила:
- Откуда это? Где вы их взяли?
- Из верхнего ящика его стола, - подбоченившись, ответила женщина, - ну так что, малявка, будем разбираться? И вообще – объясниться не хочешь?
Ее вид кричал о том, что она не собирается и шагу ступить в мою сторону, словно я была больной и заразной, не то что «разбираться». Но, задор подначивать и шутить – пропал.
Нашарила стул и села – не могла отойти от увиденного. Чертов Даниил, совсем спятил.
- Вас как зовут? - спросила я.
Если судить по фотографиям, да и по поведению, она ничего не знает, только подозревает. И приехала сюда только от обиды: как это, муж предпочел ей – красавице, какую-то непонятную замарашку.
- Оля, - дернула головой мачеха.
- Прекрасно, - кивнула я, - Оля, видите ли, отчим старается не выпускать меня из виду, вот и присматривает. Звонит иногда, (да, звонил, пока я не вынула батарею из телефона) но мы не виделись чуть меньше года, поэтому все ваши подозрения, они…
- Что? – перебила Ольга, поднося руку ко лбу, - кто? Отчим?
- Да, Даниил – он мой отчим, - кивнула я.